Ночные любимцы

— Тебя что не устраивает? — спросил Дорер. Теперь он стоял в дверях лоджии, повесив на уши оранжевые зажимы для белья. — Девочки, официанты или нумера? Танцевать будем шер с моншером. Я пообщаюсь с официантом без тебя. Тебя отправлю смотреть горы на смотровую площадку. Туда, туда, — запел Дорер диким голосом, — в родные горы! Я тот, кого никто не любит! А в нумера нас не пустят. Нет проблем… Скажи, все писатели такие зануды или ты один?

— Все, — сказал Заварзин. — А где смокинг возьмешь?

— Одолжу у бройлера.

— Не понял.

— Наш сосед, — сказал Дорер, разматывая чалму, — буде тебе известно, некто Рей Брейлер. По афишам. Вообще он вылитый бройлер. А на самом деле он Роман Петрович Баранов.

— Роман Баранов, — повторил Заварзин. — Баран Романов. Зачем Барану в этом пекле смокинг?

— Писатель, а ты грамотный? — спросил Дорер, надевая плетеные баретки. — По всему городу афиши расклеены. Рей Брейлер. Психологические опыты. Приложено цветное фото анфас. Полоумный взор. Руками пассы делает. Сверлит очьми. Смокинг у него — спецодежда. Меня раздражает цвет твоего пива. Можно я вылью его в нужник?

— Валяй, — сказал Заварзин.

Дорер натягивал футболку с изображением носорога на ядовито-зеленом фоне.

— Рогонос, — сказал Заварзин.

— Крокомот! — отвечал Дорер. — Побочный сын Бегедила. Поворачивайся, сосед, мы на обед опаздываем. Чтой-то мы опять просрачиваем, как любил говорить мой начальник. Ты на меня тоску нагоняешь. Завтра я тебя женю на одной из загорающих. Ну, что уставился? Что с тобой?

— Плохо мне, — отвечал Заварзин, надев полотняную панамку. — У меня творческий кризис.

— Ладно тебе, — сказал Дорер. — Что-нибудь придумаем.

Заказав обед на завтра, то есть наставив огрызком карандаша цифры на мятом листочке меню, Дорер приступил было к салату, но отвлекся и толканул мрачного Заварзина ногой в баретке.

— Бройлер, — шепнул он. — Смотри в оба, загипнотизирует!

Высокий человек с преувеличенной выправкой, аффектированной плавностью и немигающими глазами уселся напротив Заварзина. К десерту Дорер разговорил гипнотизера и пригласил его на Ахун.

— Что такое Ахун? — спросил бройлер.

— Гора с кабаком и видом на горы. На смотровой площадке холод собачий. Захватите куртку. А в кабаке камин с огнем живьем и девочки в паричках.

— Девочек в другой раз, — сказал магнетизер.

— А что? — спросил Дорер. — Размагничивает?

— Что-то в этом духе, — ответил бройлер. — Большая затрата энергии. Трудно работать. Концентрация не та. Вы, простите, кто по профессии? — спросил он Заварзина.

— Писатель, — отвечал Заварзин.

— Тогда вы должны знать, что такое концентрация, — сказал бройлер. — Когда вы пишете, вы достигаете высокого энергетического уровня…

— Я сейчас не пишу, — сказал Заварзин. — У меня творческий кризис.

Дорер поперхнулся киселем.

— Вуаля, Николя, — сказал он, — хлебанул я киселя. Опять за рыбу деньги. Не обращайте, внимания. Он меня уже упёк тем кризисом до полного катарсиса и эпикриза вдобавок. Я на грани диагноза.

Бройлер быстро окинул ястребиным взором Заварзина.

— А вы хороший писатель? — спросил он.

— Не скромничай, — сказал Дорер.

— Ничего, — отвечал Заварзин.

— Тогда вам и горевать не о чем, мэтр, — сказал бройлер. — Вы нынче как лейденская банка. Ваша творческая потенция не направлена на творчество. Вы могущественны как маг.

— Чепуха, — сказал Заварзин.

— Проверьте, — сказал бройлер, плавно вставая. — Реализуйтесь в действительности. Поиграйте с реальностью. Навяжите ей правила игры. Желаю удачи.

— До ужина, — сказал Дорер.

— До завтрака, — сказал бройлер, — вечером у вас кабак со смотровой площадкой, а у меня концерт.

Он вгляделся в Заварзина.

— Мой вам совет: выпустите ненадолго джинна из бутылки, пусть погуляет.

«А обратно он влезть согласится?» — подумал Заварзин.

Бройлер ответил:

— Влезет, не будь я Баран Романов.

И двинулся — плавной походкой — к стеклянной двери между двух пальм.

— Ай да Рей! — сказал Дорер. — Рей света в темном царстве предрассудков. Как это он толковал про потенцию? и про твое могущество? А что? А почему нет? В свете закона сохранения энергии? А давай проверим?

Они шли по выгоревшей серой асфальтовой дорожке, обнесенной жестколистным кустарником, зацветающим фантастически розовыми одуряющего запаха мелкими цветочками.

— С чего начнем? — спросил Дорер. — Что примем за тест при настройке?

— Понятия не имею, — сказал Заварзин.

— Ну, какую-нибудь ключевую ассоциацию, — не унимался Дорер, — слово, что ли, предмет, понятие… Да проснись ты, тетеря с потенцией! рассадник праны!

— Глазурованный сырок, — сказал Заварзин. — Или глазированный? Хочу глазурованный сырок.

— Теперь и я вижу, — сказал Дорер, — что у тебя творческий кризис.

Некоторое время они шли в молчании. Потом из-за изгороди глянцево-лиственного кустарника что-то вылетело и шлепнулось у ног Заварзина. Одновременно раздался женский крик.

— Когда кончится, наконец, это хулиганство? А вдруг там кто-нибудь есть?

Шлепок. Рёв.

Дорер присел на корточки.

— Браво, писатель, — сказал он. — Правда, это не целый сырок, а объеденная половина, но, однако… такой раритет… и в рифму…