Ночные любимцы

В цепях гор, загадочных и молчаливых, ему померещилось нечто осуждающее. Он прошел мимо пляшущих на столе и спустился по лестнице. Дорер, перепрыгивая через ступеньку, догнал его в вестибюле.

— Ты что, старик? — спросил Дорер.

— По-моему, нам домой пора, — сказал Заварзин.

— Ох уж эти мне писатели, — сказал Дорер, — что трезвые, что пьяные, одно занудство.

У дверей их ждала черная «Волга». Безгласный шофер вышел и распахнул дверцы: сначала переднюю, для Заварзина, потом заднюю, для Дорера. Не произнося ни слова он довез их до города, до высокого забора с коваными воротами, и уехал. У въезда в город им попался навстречу дилижанс, запряженный парою белых лошадей с плюмажами.

— С перьями, — сказал шофер собственно ни к кому не обращаясь, — а вчера с магнолиями были.

— А завтра с чем будут? — спросил Заварзин. Шофер глянул на него.

— А с лавровыми венками, — сказал он.

— Ай да бройлер! — Дорер, руки в карманы, шел, чуть поотстав от Заварзина, сквозь теплый воздух. — Ай да творческая потенция! Прелестно! Писатель, сочини мне подружку!

— Куда тебе еще подружку? — спросил Заварзин лениво. — Чем тебя Верочка не устроила? Или Тоша?

— Или Стас, да? — откликнулся Дорер. — Так то закусь, Заварзин. А мне подружку. На сезон. На юге мы или не на юге? Сочини мне ундину для водных процедур.

— Будет тебе ундина, — отвечал Заварзин нехотя.

Они прошли мимо парка, завернули за угол, миновали трехэтажное белое здание музея, свернули еще раз на улицу с мазанками и деревянными домами в глубинах изнемогающих под тяжестью жерделей садов, где у каждой калитки стояло по шелковице, роняющей перезрелые ягоды, пачкающие песок, дорожку, и рубашки, и руки, и губы те темнолиловой кровью.

Навстречу им тяжело дыша шла девушка. За девушкой трусила рыжая дворняга. Поравнявшись с девушкой Дорер присвистнул, а Заварзин сказал:

— Вот и ундина.

Платье на девушке было мокрое, хоть выжимай, с подола стекала вода, в босоножках хлюпало, длинные волосы слиплись сосульками.

— Что сей сон означает? — спросил Дорер.

У нее были светлые глаза с точками зрачков и необычайно прямой взгляд.

— Купалась, — отвечала она.

Легкий запах спиртного.

— Спьяну, — что ли? — спросил Заварзин.

— Спьяну ваш брат купается, — отвечала она, — а мне мой ухажер надоел. Я и сказала: пойду, пожалуй, выкупаюсь. В чем была и пошла. Ну и точно рассчитала. Вычислила я его. Он решил больше с помешанной не связываться и убыл восвояси.

Она выжимала светлые волосы.

— Собачка ваша? — спросил Заварзин.

— Приблудная, — отвечала ундина. — Приблудные мы.

— Вы местная? — спросил Дорер.

— Нет, отдыхающая. Но у нас в доме отдыха рано дверь закрывают, а на вахте сегодня злыдня. Не пойду я туда в таком виде. Пойду на дикий пляж сохнуть.

— Под луной, что ли, сохнуть? — спросил Заварзин.

— Там иногда костры жгут, — сказала девушка.

— Идемте к нам сохнуть, — сказал Дорер, — платье утюгом высушите, сами коньяком отогреетесь. У нас на вахте ангелица, а мы к себе в номер помимо вахты попадаем.

— Вы факиры? — спросила девушка.

— Факир — наш сосед, — отвечал Заварзин.

— А собаку куда? — спросила девушка.

— Под балконом побудет, — сказал Дорер. — Я ей колбасы для скрашивания одиночества удружу.

Собака осталась под деревом, Заварзин открыл дверь в лоджию, Дорер подсадил девушку, и вот уже она сидела с ногами в кресле в халате Заварзина и в чалме из полотенца, как Дорер утром, и грызла фисташки.

— Утюг кто-то стащил, — сказал вошедший Дорер.

— В чем же я пойду? — спросила девушка.

— Переночуете, — сказал Заварзин, — к утру высохнет ваше платье.

— Может, оно и высохнет, — сказала девушка, — да в таком жеваном идти — лучше уж в купальнике. А в купальнике нельзя, заберут.

— Так в халате и пойдете, — сказал Дорер, — и в чалме. Тысяча и одна ночь.

— Мимо злыдни в мужском халате да еще утром? — сказала девушка. — Лучше уж в чем мать родила.

— Сейчас вам писатель платье займет, — сказал Дорер.

— Ах, да, — сказал Заварзин. — Сейчас выйду в коридор, навстречу соседка, попрошу ее одолжить платье, она погрозит мне пальцем, посмеется и одолжит. Какой цвет предпочитаете?

— Жандарм! — сказала девушка.

— Что это за цвет? — спросил Дорер.

— Как мундиры. Цвет морской волны.

— Годится, — сказал Заварзин и пошел в коридор.

Навстречу, само собой, шла жена соседа.

— Голубушка Анна Ивановна, — сказал Заварзин, — не одолжите ли напрокат до завтра один из ваших туалетов?

— Вы серьезно? — спросила Анна Ивановна.

— Мне бы платье… женское… — сказал Заварзии, — у меня в номере дама нагишом.

Анна Ивановна расхохоталась и погрозила пальчиком.

— Чего вы только не выдумаете! — сказала она. — Вот так и в книгах ваших, читаешь, и не знаешь, что дальше! Подождите, будет вам платье. У меня есть одно такое, знаете ли, загадочное, с муаром, цвета жандарм.

— С муаром, — сказал Заварзин, — это то, что доктор прописал.

— Ну, вот, — сказал Дорер, — а вы сомневались.

Девушка молча взяла платье.

— Ну, как? — спросила она выходя из ванной.

— О! — воскликнул Дорер.

— О! — воскликнул Заварзин. — Ундина в платье цвета морской волны!

— А вы не факиры? — спросила ундина.