Ночные любимцы

Из той же грязи, что и рога буй-тура… буй-яка… впрочем, может это и впрямь были рога изобилия… — вылепили Туксумбая. В качестве связующего и из эстетических соображений в смесь было накидано несчитаное количество бутылочных горлышек. Монумент отливал зеленью наподобие спрута. Гена утверждал, что это напоминает патину на бронзовом Медном Всаднике. Из постамента выходили (минуя обувь) ноги в галифе; длинную руку Рахимбай (или Туксумбай?) простирал к горизонту — в даль, куда с песнями в первый день праздника удалилась ладья, насчитывавшая на борту шестнадцать человек в костюмах народов различных республик не считая обслуги. Но мнению учителя географии и еще целого ряда просвещенных граждан столетнего града, в той стороне должен был находиться Китай.

За месяц Гена получил 50000 рублей. В Москву из Кокчетава прибыл он как Иван Грозный: в дареной собольей дохе (или шубе?) до пят и в собольей шапке. И стал собирать вещи. Вскоре он был уже в Америке.

Неизвестны дальнейшие приключения Гены. Неизвестно, целы ли еще кокчетавские идолы: многометровые устрашающие рога и зеленый Туксумбай, простирающий длань незнамо куда.

Флейтист

Он, в общем-то, выгодно выделялся из всего оркестра Большого театра, этот флейтист: музыкант был превосходный. Но у него имелся столь частый, увы, на наших широтах изъян: прикладывался. Пил, можно и так сказать. Начальник отдела кадров вызвал к себе на ковер флейтиста для очередного разноса. Тот заглянул в кабинет, но начальник махнул на него рукой:

— Я сейчас занят. Подождите.

Флейтист пошел в буфет и подождал там как следует. В кабинет заходил он уже изрядно подшофе. Кадровик закричал:

— Вы, я вижу, сегодня опять не в форме!

— Да и вы, вроде бы, в штатском, — последовал ответ.

Архитектор Кваренги

Скульптор Левон Лазарев стоял в сквере перед финансово-экономическим институтом, что на Садовой. Левон смотрел на свою скульптуру — бюст Кваренги; должен был подойти фотограф: Левону нужны были фотографии своей работы для выставки. Фотограф запаздывал. В сквер вошел молодой папаша, усталый, умотанный жизнью, небрежно одетый; веселая любознательная дочурка за руку волокла вялого родителя к скульптуре.

— Папочка, — спросила девочка, — кто это?

Прочтя надпись на постаменте папочка отвечал:

— Архитектор Кваренги.

— Папочка, — не унималась дочка, — а кто его вылепил? кто это сделал?

— Кто это сделал, — сказал папочка, — тот давно уже умер.

У Левона, недавно перенесшего микроинфаркт, сердце екнуло; однако, он понял, что его отнесли к разряду классиков.

Семантика и мистика

Ходили слухи, что Юрия Михайловича Лотмана официальной бумагою пригласили на некий международный конгресс ли, симпозиум ли (а, может, ожидалась конференция), долженствующий состояться то ли в Германии, то ли в Швейцарии, то ли в Швеции; конгресс назывался «Семантика и мистика». И Лотман, будто бы, ответил телеграммою: «Если буду жив приеду если нет тем более».

Уголовная история

Муж и жена эти жили в московской области, в предместье. И очень уж они ссорились. Почему ссорились, понять трудно. Детей у них не было. Жили они не в нужде. Муж почти и не пил, выпивал изредка по праздникам, да и то меньше других. И жена, вроде бы, не гуляла. Но ссорились страшно. До драки дело доходило. Возможно, речь шла о встречающемся иногда браке, когда поселяются в помещении одном два существа которым нельзя находиться на одной территории, и даже ежели никто зла не хочет, в воздухе словно бы яд стоит, жизнь становится небезопасной.

В один прекрасный день жена исчезла. Произошло сие после очередного дикого ночного скандала. Соседи, глядючи на погруженный поутру в мертвую тишину дом, вызвали милицию. Милиционеры нашли в подполе спящего мужа, а в комнате — таз, следы крови, окровавленную изодранную одежду жены и топор. Муж не помнил ничего. Его судили и осудили.

Отсидел он двенадцать лет и вышел по амнистии, но остался жить в Средней Азии. В одном из среднеазиатских городов, возможно, в благородной Бухаре, проходя по рынку услышал он: «Ну, что, засадила я тебя, вахлак?» Так встретил он свою бывшую жену. И, встретив, убил по-настоящему.

Ангел воды

Мишины работы значили для Ларисы ничуть не меньше, чем для него самого. А может быть и больше. Это был первый крупный заказ, керамическое панно для завода огнеупоров в Боровичах. До того молодого, левого, весьма острого и откровенно талантливого художника к заказам не подпускали. Лариса пошла в дворничихи: ребенка и мужа надо было кормить, а вечернее отделение института в трудовой книжке не значилось, поэтому в дворничихи ее и взяли.

Миша сделал эскиз и пошел на художественный совет. С четырех углов панно устремлялись к центру четыре летящих фигуры, образы четырех стихий: дух воды, дух воздуха, дух земли и дух огня. В центре панно парила горизонтальная женская фигура; на ладони она держала как бы первый огнеупор, керамический сосуд. Женская фигура, как и все Мишины садовницы, дриады и кариатиды, конечно же, напоминала Ларису.