Ночные любимцы

Как снег сошел, обнаружены были на невском льду туловище, две ноги, три руки и голова. Милиция встрепенулась городская, не хватало ей только дела с расчлененкою; однако, выяснилось, что упомянутые ужасные детали вывалил из саночек пьяненький служитель морга Военно-медицинской академии, Бодяга; тут кстати вскрылось обстоятельство, что Бодяга предназначенные для анатомирования детали не на трамвае в специальной ящике возил с морской базы у Витебского на сухопутную у Финляндского, а через две реки по городу на саночках, а трамвайные деньги утаивал, дабы втайне от Бодячихи на казенные пиво пить. Пить он вообще был не промах, и постоянно черпал и пил спирт с формалином, в котором плавали детали трупов или оные целиком. Прожил он мафусаиловы веки, а когда помер в одночасье, при вскрытии выяснилось, что внутренности у Бодяги черные: он заживо за долгие годы проформалинился насквозь.

Датские замашки

И сами военные врачи, и в особенности, работавшие в Военно-медицинской академии вольнонаемные, всегда отличались штатскими замашками. Старший Либединский, физик, один из старейших академических преподавателей, однажды вышел в бекеше, гражданских брюках, сапогах, гимнастерке с ромбами и красноармейском шлеме, который он по рассеянности надел задом наперед, звездочкой на затылок. Извозчик за ним почему-то не приехал, и он пошел на трамвай. Навстречу патруль, естественно, его остановивший. Возглавляющий патруль молодой лейтенант говорит Либединскому.

— Делаю вам замечание, вы не по форме одеты, доложите об этом начальнику академии.

— Слушай, голубчик, — сказал профессор, — доложи, пожалуйста, сам, а то я забуду.

Партвзносы

Домработница замечательного отоларинголога Воячека приходила в партком и говорила: — Барин партвзносы прислали.

Поздравление

У Семена Семеновича Гиргалава ассистентом работал необычайно талантливый практический хирург Владимир Георгиевич Вайнштейн. Сделав днем тяжелейшую операцию и просидев до вечера рядом с больным Вайнштейн придя домой вспомнил, что не поздравил шефа с шестидесятилетием. В девять вечера телеграмму и послал. Гиргалава телеграмму доставили в два часа ночи. В полтретьего в квартире Вайнштейна раздался телефонный звонок; в ужасе вскочил он, думая, что стало плохо больному. В трубке услышал он голос шефа:

— Сердечно благодарю вас за поздравление, Владимир Георгиевич.

Столетие Кокчетава

Гена явился к своей приятельнице, тогда была она на сносях, и с порога сообщил ей, что Редькина увольняет, а ее оформляет главным художником Кокчетава. И бросил на стол папку: «Столетие Кокчетава. Сценарий праздника.»

Брякала «междугородняя». По телефону кричали: «Геннадий Израилевич, а что такое «Ладья с песнями выходит в открытый океан»? В каком это смысле «в открытый океан»? — «Неужели у вас вовсе воображения нет? Открытый океан — степь, ваша степь; это гипербола. Метафора. Художественный образ». — «А где же мы ладью-то возьмем?» — «Почему вы все понимаете так буквально? Ладья — это комбайн. На комбайне стоят 16 человек в костюмах союзных республик. Они на разных языках поют «Широка страна моя родная». И комбайн медленно уходит за горизонт». — «А в каком смысле за горизонт, Геннадий Израилевич?»

К сценарию праздника прилагался проект оформления города и окрестностей. Особо впечатляли гигантские рога, торчащие из земли, слепленные из местной грязи, глины и бетона. Рога вызывали смутные мысли о некоем грандиозном чудо-быке, об ископаемом парнокопытном, мифической гиганто- или тавромахии; причем, парнокопытное в связи с природными аномалиями, катастрофами, потопами, селями, ледником, землетрясениями, историческим процессом и прогрессом, наконец, ушло под землю, провалилось с концами, увязло по маковку — одни только рога и остались. Что это символизировало, сказать трудно. Возможно, рога изобилия. Не исключено, что возросшие показатели животноводства.

Имелась еще чудовищная вертушка на центральной площади, сверкающая, трещащая, люминисцируюшая, мигающая лампионами и проч., «создающая атмосферу праздника».

И, наконец, следовал апогей: изобретенный Геною мифологический народный герой. Точнее, предусматривалось возведение памятника несуществующему герою. Совершившему массу подвигов в годы войны. Туксумбаю Рахимбаеву. Или что-то в этом роде. Рахимбаю Туксумбаеву. Туксумбай водил «языков», взрывал доты, пускал под откос составы, уничтожал танки и совершал чудеса. Рахимбай, то есть. «Как?! — вскричал ужаснувшийся и возмущенный Гена пред властями предержащими. — Как?! Вы не знаете, кто такой Туксумбай (Рахимбай) Рахимбаев (Туксумбаев)?!! Народ должен знать своих героев. К тому же, у вас в городе нет ни одного памятника».

Когда речь зашла о том, что не худо бы завезти известняк, мрамор, бронзу, что ли, для изваяния, Гена сказал: «Мы будем использовать только местные ресурсы». — «Но у нас ведь ничего нет». — «Тем лучше», — сказал Гена.