И положила мне на лоб свою прохладную, умиряющую ладонь. Лица и фигуры стали искажаться и исчезать. Мрак отступал, уползал в щели. Вроде бы даже прибавилось свежего воздуха.
А я… проснулся.
На столике в моем кабинете горела лампа, а я лежал на кушетке. Выходит, аварию на электростанции уже устранили и свет дали. Это хорошо. Но голова у меня по-прежнему трещала. Я потрогал лоб и обнаружил мокрое полотенце. И только сейчас заметил сидящего в кресле Левонидзе. А за столиком на стуле еще и Волкова-Сухорукова. Они тихо переговаривались, пока не услышали, как я зашевелился.
– Очнулся? – спросил Георгий. – А я тебя в коридоре нашел, прямо перед твоим кабинетом. Башкой в темноте стукнулся? Я тебе на темечко лед положил.
– Что случилось? – задал вопрос Волков-Сухоруков, внимательно глядя на меня.
– Не знаю. Не помню. Кажется, действительно споткнулся, – ответил я. Каждое слово в моей голове отзывалось болезненным толчком. – Или кто-то ударил сзади, – добавил я. – Но зачем?
– Если хотели убить, то уж убили бы – лежать бы не оставили, – заметил следователь ФСБ. – Может, решили просто попугать? Предупредить, чтобы особо не рыпался?
– А куда он рыпается? – спросил Георгий. – Он свое дело делает. Если только узнал что-то, что не положено. Случайно.
– Я за последнее время много чего узнал, – пробормотал я, закрыв глаза, – так мне было удобнее, меньше болела голова. – А сейф заперт?
– Заперт, – ответил Левонидзе. – Ты же даже от меня ключ прячешь.
Это было верно. Ключ я держал в этой же комнате, но в тайнике. Никто бы не догадался. Хотя я хранил его всегда под рукой и, в сущности, на виду у всех – в бутоне розы, который был единственным искусственным среди других живых цветков, стоящих в хрустальной вазе. Но даже если бы его обнаружили – надо еще знать шифровой код замка. А он у меня был швейцарской системы, так что вскрыть сейф можно было только с помощью автогена, да и то если крепко постараться. Я же сейчас больше всего беспокоился о дневнике Стаховой, ее видео– и аудиокассетах и своей картотеке.
– Ну и что же конкретно вы узнали? – спросил Волков-Сухоруков, продолжая прерванный разговор. – Имя убийцы Аллы Борисовны?
– Нет, этого мне выяснить пока что не удалось. Но есть один человек, которого мы как-то упустили из виду. Он держится несколько в тени. И очень хладнокровен.
– Кто же? – спросили они одновременно, нетерпеливо.
– Боюсь ошибиться. Мои подозрения связаны не с уликами, а с областью психиатрии, – ответил я. – А это для следствия слабый аргумент. Зона догадок, умственных рассуждений, копания в прошлом, в истоках поврежденного разума. Блуждание в лабиринтах подсознания, чем я постоянно и занимаюсь. Никаких твердых фактов нет. Так что потерпите, пока я их достану. Тогда и скажу.
– Мы же должны сообща действовать, – заметил Левонидзе. – Хотя бы намекни, что ли? А ну как этот человек убьет нынешней ночью еще кого-то?
– Не думаю. Он сейчас очень занят другим, насколько я понимаю. Более мирным делом.
– Он или она? – пытливо спросил Волков-Сухоруков.
– Оно, – отшутился я и потрогал голову: кажется, я все же получил сотрясение мозга. Кто же меня так удачно приложил сзади? Я теперь не сомневался, что подвергся нападению. Неизвестного злоумышленника. Хотя почему «неизвестного»? У меня были реальные предположения и на этот счет.
– Болит? – посочувствовал Георгий. – Сходить еще за льдом?
– Не надо. Я, наверное, вчера еще и перебрал с вином.
– Понятное дело… Цыгане! – сказал Волков-Сухоруков. – Мы там все крепко приложились к донскому. У самого голова побаливает. У вас тут, в кабинете, есть выпивка?
– Посмотрите в шкафчике.
Следователь достал водку и анисовый ликер. Левонидзе приготовил рюмки. А я, потянувшись с кушетки, поставил на проигрыватель пластинку с музыкой Моцарта. Волшебные флейты как-то сразу освежили мою голову, а коктейль придал дополнительные силы. Некоторое время мы сидели в полном молчании. Настенный циферблат показывал три часа ночи.
– А почему вы не спите? – спросил я.
– Бодрствуем потому, что опасаемся, как бы не произошло очередное убийство в клинике, – ответил Георгий. – Вот тебя же чуть не пристукнули! Мы уже два раза обходили все нежилые помещения.
– Надо бы и в жилые заглянуть, – заметил Волков-Сухоруков, прикладываясь к третьей рюмке. – А чего это вы во сне кричали? Бормотали что-то… про «ауди»?.. Что-то все время отрицали?..
Я несколько смутился, вспоминая свой сон. Меня выручил Левонидзе, которому тоже пришлась по душе водка с анисовым ликером.
– А ты сам получи по тыкве, еще не такой бред запоешь! – сказал он. – Меня другое интересует. Кто мог вывести из строя внутреннюю систему видеослежения?
– На этот вопрос я, пожалуй, смогу вам ответить, – произнес я. – Это тот, кто пытался «залезть» в мой компьютер, чтобы получить доступ к базе данных пациентов. Вернее, его интересовал всего один из них. Но думаю, что он не сумел вскрыть сервер и вывел компьютер из строя. А система видеослежения мешала ему обрести свободу действий.
– Кто же это? – вновь спросили они одновременно.