Ночные окна

Мы вышли из одной комнаты и пошли к другой. Волков-Сухоруков опирался на реквизированную улику. Я постучал в дверь. Вновь никто не ответил. Я повернул ручку и предложил всем войти. Левонидзе нащупал на стене выключатель. Под потолком зажглась люстра. И тут же в наши головы полетели – сначала подушка, затем туфли, зажигалка, сигареты, пепельница, бокалы и все, что только находилось рядом с кроватью и могло попасть под руку Елене Глебовне. Мишель Зубавин, лежащий рядом с ней, активно не помогал, но поддерживал смехом.

– Какого черта?! – прокричала путана. – Стучать надо, идиоты! Пошли вон отсюда!

– Мы стучались, – вяло стал оправдываться Левонидзе. Его пиджак был залит вином. Пепельница из керамопластика угодила в лоб Волкову-Сухорукову, но голова оказалась крепче. Туфли поймал я и поставил на пол. Бижуцкий не пострадал. Мы все начали пятиться назад, к двери.

– А действительно, что это за делегация? – спросил вертолетчик, успокаивая Леночку.

– Вы что тут делаете? – задал резонный вопрос Левонидзе.

– Что надо, то и делаю, – отрезал наглый и развязный «личный рейнджер» Шиманского. И добавил, по-своему логично: – Да только вот вы не даете доделать то, что хочу сделать.

– Ладно, пошли отсюда! – кивнул нам Волков-Сухоруков, потирая ушибленный лоб. И тоже добавил: – Пусть делают что хотят. Но не делают ничего противозаконного. Я им не позволю этого!

Видно, удар по лбу пепельницей все же оказался достаточно сильным. Мы вновь очутились в коридоре.

– Радует одно, – выразил общую мысль Георгий, – по крайней мере, мы не обнаружили тут трупов.

– Да, на покойников они были похожи мало, – согласился я. – Слишком энергично себя вели. Ну что, двинулись к Тарасевичу?

Снова гуськом мы спустились на второй этаж. Неловко потолкались перед дверью в комнату к физику. Изнутри не доносилось ни звука. Никто из нас не решался войти первым.

– Давайте-ка вы, Бижуцкий! – предложил Волков-Сухоруков. – Вы все равно всюду суете свой длинный нос.

Борис Брунович вздохнул и открыл дверь. В комнате горел ночник. Мы вошли в помещение. Евгений Львович сидел за столом спиной к нам и что-то торопливо писал в дерматиновой тетрадке. Ему даже яркий свет был не нужен – работал он механически, спеша зафиксировать свои мысли. В кровати под одеялом лежала Зара Магометовна Ахмеджакова. Она спала, тихо посапывая.

– Кх-х-х!.. – кашлянул Волков-Сухоруков и постучал сандаловой тростью по полу.

– Не мешайте! – откликнулся физик, даже не повернув головы. – Еще пара минут.

Мы стали терпеливо ждать. «Пара минут» затягивалась на все десять. Наконец Левонидзе не выдержал.

– Ну и что мы тут торчим? – спросил он у нас. – Это же сумасшедший, одержимый просто! Незачем ему было убивать актрису. А трубку действительно подбросили.

Тарасевич захлопнул тетрадь. Удовлетворенно хмыкнул.

– А? Что вы говорите? – он повернулся к нам. – Где вы нашли мою трубку? Я ее еще днем посеял.

– Вот она, – сказал Волков-Сухоруков, возвращая курительную принадлежность хозяину. – А вот и ваша палка. Голову, часом, нигде не теряли?

– Голова на месте, – похлопал себя по затылку физик – Она миллионы стоит. Но не продается. Однако, господа, зачем изволили явиться? Не хотите ли чаю? У меня есть японский, особой крепости.

– Уж не от Сатоси ли? – проворчал Волков-Сухоруков.

– От императора Хирохито! – весело отозвался Тарасевич. – Или выпить желаете? Есть бренди. Дама не помешает, она спит. – И он взглянул в сторону кровати.

– Нет уж. Пойдем, пожалуй, – произнес Левонидзе. – Все и так ясно. Вопросов пока нет.

Мы снова выбрались в коридор. Ночная «рыбалка» оказалась неудачной. Если не считать «попавший в сети» труп актрисы. А вот убийцу обнаружить опять не удалось. Да и существует ли он вообще? – я уже начал сомневаться в этом. А Волков-Сухоруков вдруг ядовито заметил:

– Вам на ворота клиники не мешало бы повесить красный фонарь. Вполне соответствует.