Их тянут вперед, шаги эхом отдаются от камня. Сквозь мешковину пробивается свет, но разглядеть что-то не получается. Двери со скрипом открываются, а затем закрываются. Каменный пол сменяется мягким ковром. В нос ударяет аромат благовоний, вырывая Эйсу из задумчивости. Здесь пахнет как в церкви на Иллане на день Эшамэйна. В голове всплывают слова отца Тоса, которые он твердил: «В руках смертных магия становится пороком и постепенно разъедает, как яд». Она настоящий яд. Хотя Виллан сказал, что это неправда. Ей очень хочется верить ему. Но тогда почему она убила того
Они останавливаются. Здесь свет ярче, а воздух чище. Кто-то ведет приглушенный разговор, прерываемый шуршанием ткани. Тошнота, скручивающая Эйсу, прошла. Куда бы их ни привели, здесь не жгут ведьмин яд. Может, они не в логове Огненных клинков.
– Снимите с них мешки, – наконец произносит низкий и звучный мужской голос. – Дайте взглянуть на них.
Их лица открывают. Эйса моргает от яркого света. Солнечные лучи льются с потолка, заливая все золотистым сиянием и мешая разглядеть хоть что-то. Медленно вырисовывается сводчатый потолок с окнами из бесцветного стекла. В Симте только в одном месте не окрашивают стекло, чтобы боги могли ясно видеть сквозь них. От осознания, куда она попала, сердце сжимается и пропускает удар.
Эйса смотрит на расставленные перед ними в ряд стулья, на которых сидят мужчины в пурпурных одеяниях. Тот, что находится посередине, примерно одного возраста с ее бабушкой, а его одежда чуть светлее, чем у остальных. Золотой посох, который он сжимает в руках, блестит в солнечном свете. У нее перехватывает дыхание. Она знает, что это за посох. Правда, только по проповедям и описаниям. Однажды один мужчина использовал его, чтобы сотворить чудо и умереть, став богом.
– Преклоните колени перед понтификом, – произносит кто-то нараспев.
Эйса падает на колени. А Джасинта опускается только после тычка смотрителя. Несколько из них опустились на колени, стоя по периметру комнаты, и прижимают кулаки к перевернутым чашам, нашитым на их форму. На поясах у них поблескивает оружие. Парней из
– Что ж, – говорит понтифик. – Похоже, Красная Рука наконец-то привел к нам ведьм.
Смотрители начинают шептаться. А мужчина, сидящий рядом с понтификом, что-то говорит ему на ухо. Видимо, это Братия, его советники. Их взгляды, обращенные на нее, подобны дюжине раскаленных мечей.
– Понтифик, пожалуйста, – дрожащим голосом говорит Джасинта. Она такая же прекрасная актриса, как Матильда. – Мы ходили за покупками и оказались у лавки алхимика, когда вспыхнул пожар. Там собралось столько людей, а какие-то парни схватили нас. Мы ничего не знаем о ведьмах.
– Помни, где ты находишься, дитя, – говорит понтифик, указывая на прозрачные стекла. – И что боги наблюдают за нами.
Но Джасинта не отступает.
– Это ужасная ошибка. Клянусь вам.
Понтифик переводит холодный оценивающий взгляд на Эйсу. Но она не поднимает глаз от ковра, пока он не подходит к ней. Затаив дыхание, она ждет его осуждающих слов. Этот человек говорит с богами… говорит от имени всех людей.
На удивление нежные пальцы касаются ее подбородка.
– Не прячь лицо, дитя.
Его голос удивляет. Он теплый… почти отеческий. Его морщинистое лицо и лысую голову окружает ореолом яркий свет.
– Ты в доме богов, – продолжает он. – И здесь они видят все.
Что-то сжимается в груди Эйсы.
– Но здесь ты также можешь очиститься от грехов. Разве ты не хочешь этого?
Он говорит те же слова, что произносил отец Тос, когда она исповедовалась в грехах в их церкви. Но проступки, в которых она признавалась раньше, теперь кажутся незначительными. Они были вызваны жаждой получить то, что есть у других, жаждой, которой она не могла подобрать названия. Но с тех пор ее грехи стали столь же необъятны, как океан. Эйса боится, что уже никогда не очистится от них.
– Ну, же, дитя, – просит понтифик, снова касаясь ее подбородка. – Скажи мне правду. Ты украла силу Источника?
Матильда бы стала лукавить. А Сейер вообще отказалась говорить. Но Эйсу учили почитать служителей церкви, говорящих от имени богов. И, несомненно, признание облегчит ей душу.
– Я просила богов забрать ее обратно, – шепчет она. – Но она просто… там. Внутри меня.
Мужчины напрягаются, а комнату наполняют шепотки. Джасинта бросает на нее взгляд, призывающий молчать, но Эйса продолжает говорить:
– Я никому не хотела навредить. – Слеза скатывается по ее щеке. – Думала, что смогу контролировать ее.
Она надеялась, что сможет использовать магию во благо.
– Это не твоя вина. – Голос понтифика сладкий, словно перезревший фрукт, который вот-вот начнет гнить. – Ты женщина, и тобой руководят эмоции. Конечно, тебе бы не удалось ее контролировать. Это священная сила, которую тебе не сдержать.
Щеки Эйсы вспыхивают от стыда.