В понедельник утром меня с урока физики вызвала школьная секретарша и повела за собой в комнату комитета комсомола. Там сидел человек в военной форме без погон. Я открыл дверь, он, улыбаясь, встал мне навстречу, будто мы давно знакомы и очень рады встрече, указал на стул возле себя. Я сел. Он хлопнул меня ладонью по колену:
— Ну, что секретарь комсомола, политический кружок решили организовать? Что ж, выходит уроков истории недостаточно? Подпольщиной решили подзаняться?
Его серые прищуренные глаза смотрели на меня в упор, у меня пересохло во рту, в голове крутилось «майор со стальным взглядом серых глаз». Странно, я не читал детективов. Кстати, не помню, существовали ли в то время вообще советские детективы. Он начал меня утешать, как больного, будто прекрасно понял мое состояние. Он похвалил меня: ты единственный отвлек всех от ненужных разговоров и занятий чтением стихов Маяковского. Еще он сказал: доверяет мне полностью, поскольку мне доверяют и товарищи, избрав меня секретарем школьной комсомольской организации. Вообще он мне много говорил в тот раз о доверии и особом ко мне отношении, я все это время сидел молча, как пристукнутый. Это от неожиданности и из-за страшных слухов, которые ходили об этой организации, о работе этих людей — я просто онемел. Да и сказать мне было нечего. Наверно для него в моем таком состояний не было ничего необычного, он не требовал от меня в тот первый визит, чтобы я говорил ему что-нибудь. Позже я подумал: он кажется был вполне доволен мною. Закончил он нашу первую встречу словами, которые произнес повышенным тоном, серьезно: «Нам такие люди нужны». Протянул мне бумажку с адресом: «Придешь в четверг, в час дня". После этих слов он встал из-за стола, дружески хлопнул меня по плечу, сильно, по-мужски пожал руку и вместо «до свиданья» с нажимом в голосе: — Надеюсь, ты понимаешь — никому ни слова.
На уроках я ничего не слышал, в голове была какая-то мешанина из слов и фраз этого типа. Постепенно до меня дошло: меня начали вербовать в осведомители. Я вспомнил — от мамы слышал это слово «осведомитель». В голове мелькнуло: — Должно быть, среди нас уже кто-то работает: откуда бы им знать про вчерашнее, меня вызвали со второго урока, вчера было воскресенье. Я посмотрел — все ли вчерашние в классе? Никто не отсутствовал. Я стал вспоминать, не опоздал ли кто? Никто не опоздал. Неужели по ночам и по воскресеньям работают? Может по телефону перед уроками?
Во время перерыва я не вышел в коридор, сказал дежурному — голова болит. Прозвенел звонок, вошла учительница истории, наклонилась над журналом. Я решил: если вызовет, скажу, голова болит. Она вызвала Путятю. Я подумал: может он? Неслучайно же попросил книжку на дом. Я начал вспоминать, что говорил вчера Путятя? Говорил ли я когда-нибудь ему чего-нибудь такого? Потом я повернулся к окну, увидел Герку, подумал про него, наконец, решил не думать больше об этом. Надо сначала рассказать маме.
***
Дома как всегда была бабушка. Она обычно вставала с кресла, произносила одну и ту же фразу: «Помой руки и садись за стол». Я не помню ни одного случая, чтобы она забыла сказать эту фразу. Тут же шла на кухню разогревать мне обед. После обеда не мог сидеть дома, решил сходить к Марику, но бабушка как всегда, когда я направлялся к двери, спросила: «Куда?». Не дождавшись ответа, занудно произнесла: «Уроки сначала выучи, потом погуляешь!» Я огрызнулся, хлопнув дверью, вышел. Спускаясь по лестнице, все еще сердился на бабку: она, как шпионка, следит за мной, на улице стало стыдно. Вспомнил маму, ей постоянно приходилось утрясать отношения между нами.
Марик тоже жил в одной комнате с бабушкой и мамой. Я пришел к нему, дома была одна бабушка. Она сообщила: "Марик еще не вернулся из дворца пионеров". Его бабка была совсем выжившая из ума, ей казалось: ее внучек еще пионер и ходит в кружок во Дворец пионеров. Марик же, когда я ему об этом рассказал, рассмеялся: я никогда не ходил ни в какой кружок, в те годы, когда мог ходить, жил в эвакуации в Средней Азии. Просто у нее есть подруга, у которой внучек ходит во Дворец пионеров в какой-то там кружок.
Не застав Марика, я направился к Герке — так просто посидеть, не хотелось идти домой. Войдя в подъезд Геркиного дома, повернул обратно. На улице я подумал: мама придет только после девяти, она дает после работы частные уроки английского и французского языков. Я вспомнил о Наде, решил пойти к ней, но мне показалось — а вдруг проговорюсь, я твердо решил ничего никому не рассказывать, пока не поговорю с мамой. В те годы было раздельное обучение. Мы были абсолютно уверены: девчонки не умеют хранить тайну. Правда, мне в тот момент показалось, Надя бы удержала, если бы поклялась. По дороге к ней я все же засомневался: она может рассказать своей подружке Нинке Лупановой. Я эту Нинку не выносил, вспомнив про нее, повернул обратно…