Ночные разговоры

На улице я взглянул на часы: у меня было с полчаса времени. До Крюкова канала, где был этот дом, идти всего минут пятнадцать. Я вспомнил: на большой перемене забыл съесть бутерброд. Открыл портфель, вытащил его, он показался сухим, захотелось газировки, поблизости, никаких ларьков не было. Побрел по Мойке к тому дому, увидел пивной ларек, купил маленькую кружку пива. Помню, продавщица заметила: "Рановато, мальчик, начинаем". После пива закружилась голова. Я перестал волноваться, хотелось пойти домой спать, но я медленно тащился туда. У подъезда вынул бумажку с адресом, посмотрел на номер квартиры, не торопясь, начал подниматься вверх, рассматривая чугунный узор лестницы. Заметил на больших окнах лестничных площадок, как и в моем доме, сохранившиеся остатки разноцветных витражей, двери, как и у нас, были выкрашены коричневой половой краской. На той двери был звонок без списка фамилий, там висела маленькая красная табличка, на которой золотыми буквами было написано: «Районное деление эМГБ». Я нажал на белую кнопку. Вышел пожилой человек. Я протянул ему бумажку. Не приглашая войти, он надел очки, взял бумажку, прочитал и буркнул: "Входи". Он повел меня по длинному коридору в полутемную прихожую, в которой стояли тумбочка и два стула по обеим сторонам. На тумбочке стояла настольная лампа без абажура. Он указал на стул: "Посиди". Снова направился к началу коридора. Там он осторожно постучал в дверь, подождал, не переступая порога, просунул голову в комнату. Было тихо, я услышал: "К Вам, товарищ майор". Вернувшись, он указал мне на оставшуюся открытой дверь: "Иди".

Я вошел в большой кабинет. Человек, который приходил ко мне в школу, сидел за письменным столом. Не отрываясь от бумаг, он проговорил:

— Садись, я вот сейчас, сию минуту кончу.

Я сел на стул, стоявший перед его письменным столом. Сидеть перед ним, пока он копался в бумагах, было неуютно.

— Сейчас, — сказал Мишка, мне кажется — это у него был такой приемчик, каждый раз, когда я приходил, он повторял его. Помню, пока он рылся в бумагах, я разглядывал кабинет. Такие места рисуются воображению какими-то необычными. Во всяком случае, мне казалось, человек в таком кабинете должен быть обязательно в начищенных сапогах и скрипучих, пахнувших свежей кожей ремнях. Здесь, в помещении, во всяком случае, было все обычно для того времени, кроме стен, которые были обиты толстым, мягким войлоком — для изоляции. Слева возле стены лежали рулоны дерматина, которым вероятно собирались обтянуть стены поверх войлока. Я заметил в углу под потолком амурчика, этот осколок былой жизни — вполне привычное явление у нас. Во многих жилых комнатах можно и сейчас увидеть на потолках остатки самых невероятных изображений. Единственное, почему я заметил этого амурчика: его пухленькие с мягкими складочками ножки болтались над головой генералиссимуса. Как я уже говорил тебе, там все было очень привычным: портреты вождей висели, как везде, во всех кабинетах, над письменным столом, в строго-каноническом порядке — Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин — слева направо. Амурчик болтался в правом углу. Портреты были большие, тот, кто их вешал, выполняя привычную работу, не заметил ни амура, ни вождей. Он знал точно, где кому висеть и в каком порядке. Для того, кто занимал кабинет, все было привычным и в обычном порядке. Амурчик был выполнен в высоком рельефе, напрягаясь, он поддерживал часть тяжелой гирлянды. Гирлянда тянулась до перегородки слева от меня там, где перегородка соединялась с потолком, она была отбита, чтобы не было щели возле потолка. За моей спиной оказалась пристроенная стена без всяких украшений. Она обрывала вторую часть гирлянды, которая шла вдоль стены над окнами. Письменный стол с сидящим за ним хозяином, был обращен к обитой войлоком стене. Кабинет этот, мне показалось, был частью большого зала, в котором когда-то танцевали какие-нибудь аристократы. Когда я туда приходил, там вершились судьбы людей нашего Октябрьского района и только пухленький амур да отбитые гирлянды напоминали о забытом, разрушенном старом мире.

В тот первый раз, как впрочем и во все последующие, майор с шумом захлопнул попку, в которой он рылся, ударив энергично по ней ладонью произнес:

— Ну что, секретарь комсомола?

Он изучающе пристально глядел на меня. Через внушительную паузу произнес:

— Нам сейчас очень нужна помощь таких вот, как ты. Сам понимаешь, во время войны все силы страны были мобилизованы на борьбу с внешним врагом, только сейчас мы начинаем восстанавливать нашу прежнюю идеологическую борьбу, которую мы никогда, пока существует капиталистическое окружение, не прекратим вести. В этой борьбе мы в первую очередь опираемся на вас, на передовую часть советской молодежи — нам нужна преемственность. В наших рядах безусловно были тоже потери. Ты должен понимать — наша работа чрезвычайно сложна, требует полного доверия и конечно нам нужны свои доверенные и подготовленные люди. Безусловно, у нас есть свои правила, одним из таких правил является дача расписки о неразглашении наших бесед.