Ночные разговоры

Джон, дойдя до этого места своего повествования, начал громко кричать, волноваться. От крика кожа на его лице показалась на миг клочком смятой пожелтевшей бумаги. Он внезапно смолк. С пола поднялся Ванечка, растирая затекшие ноги, произнес: — Да, человеку надо было совершить не очень большой гражданский акт… Он хотел еще что-то добавить, но Джон, как бы не заметив его слов, продолжал. Ему передали ее разговор с одним из старых друзей, перед которым она, оправдывалась: на подвиги она не способна, что же касается ее гражданского долга — она всегда стремилась к отражению правды в своем творчестве. И, как ни странно, — проговорил Джон, — я верю ей, у нее особый дар, она так развилась — видит в жизни то, что может пройти цензуру.

Ночью, когда все разошлись, Джон достал с полки между двойной дверью бывшего черного хода баночки с едой и бутылочку со спиртом. Спирт ему приносил его друг-химик, тоже, как и Джон, «одарик» — так они называли друг друга. (Оба они провели детство в детдоме для особо одаренных детей). В бутылку Джон набросал сушеных апельсиновых корок, каких-то специй, добавил кипяченой воды, настоял; из спирта получилась у него «чудесная настоечка с витаминчиками». Пока он бегал от двери к столу, доставая все что у него там было, я переложила его бумажки со стола на постель, стараясь не перепутать. Пишущую машинку я поставила под кровать. Мишка открыл консервную банку с бычками в томатном соусе, нарезал хлеб, расставил все это на столе. Втроем за разговорами мы выпили настоечку, съели его припасы, у меня неудержимо начала клониться голова, закрывались глаза. Джон, взглянув на меня, вспомнил — у него на кухне заваривается чай. Осторожно, чтобы не скрипнула дверь, вышел, принес чайник (не электрический чайник), мы попили крепкого чайку, приободрившись, с тюком, в котором били купленные днем одеяло и простыни, отправились домой. Был четвертый час утра. После темной лестницы ясный свет слепил глаза, от холодного свежего воздуха начало лихорадить. Мы ускорили шаги, на канале Грибоедова Мишка предложил пойти к Неве, мы свернули налево. Перед нами возникли освещенные розовато-оранжевыми лучами утреннего солнца золотые луковки Храма на Крови. На само же здании падали длинные тени деревьев Михайловского сада. Поровнявшись с храмом, мы увидели женщину, стоявшую на коленях перед мозаичным распятием. Мы приостановились, она целовала свою руку, вытягиваясь пыталась ею достать до ног Христа, затем низко кланялась, касаясь лбом земли. Я тихо сказала:

— Интересно бы знать, о чем она просит Бога?

Мишка, зевнув, произнес:

— Тоже надеется на прекрасное будущее. Может, сумасшедшая: чего бы ей ночью тут…

— Мы здесь тоже ночью, — пробубнила я.

Дальше мы шли молча по направлению к Летнему саду по берегу Невы. Всю дорогу я думала: — А что если у меня будет мальчик? И вообще уже надо бы сказать Мишке. Мы спустились по гранитным ступенькам к воде, на дне шевелились мохнатые темно-зеленые водоросли. Я наклонилась, потрогала рукой воду, она была холодная, меня передернуло, подошла к Мишке. Он сидел на ступеньке, положив под себя тюк с одеялом. Я положила ему руку на плечо:

— Мне кажется странным — мы меньше года знаем друг друга. И добавила: скоро нас будет трое. Мишка обнял мои ноги, поднялся, поцеловал меня и закурил, — я потянулась за сигаретой, он отвел мою руку и назидательным тоном проговорил:

— Надо будет отвыкать. Тебе не трудно будет, ты куришь не очень много.

Я попросила дать мне спокойно выкурить последнюю сигарету. Мы решили: скорей всего, будет девочка; начали рассуждать, на кого она будет похожа, у нас получалось — она непременно будет красивая; если же будет мальчик, совершенно непонятно, что из него может получиться — так трудно стать мужчиной в наше время…

Мимо черных силуэтов поднятых мостов по розовой зеркальной воде медленно и бесшумно плыли большие белые корабли с гирляндами зажженных лампочек — послезавтра День военно-морского флота. Мишка прокомментировал:

— К празднику готовятся, днем толчея здесь будет.

***

В тот вечер, когда я впервые увидела Мишкиного дядю Краснопольского, мы вышли на улицу раньше обычного. В магазинах исчезло мясо. Можно бы на это время стать вегетарианцами. Но нам казалось: мясо обязательно должно быть в магазинах, чтобы по каким-нибудь идейным или этическим соображениям от него отказаться. Получалось опять не по убеждению, а по принуждению. Овощи и фрукты тоже не очень-то достанешь, к тому же их долго чистить, придется дольше на кухне торчать. В общем, это не для нас, простых советских граждан переходного периода.

Обо всем этом мы рассуждали, двигаясь по Невскому, перебирая места, где можно было недорого поесть что-нибудь мясное. Перед нами так же медленно шел высокий гражданин в чесучовом летнем костюме, несколько театрально размахивая сучковатой полированной палкой с серебряным набалдашником. Мишка заметил, что я рассматриваю идущего перед нами человека, наклонился ко мне и шепнул:

— Хочешь, я тебя познакомлю с ним?

Я отказалась: не знаю, о чем с ним говорить.