Я подумал, а не сходить ли мне искупаться? Сбоку от лодочного сарая была лестница, выходившая на большую квадратную каменную плиту – импровизированный причал, выдававшийся в воду. Идеальное место для ныряния! Глубина начиналась практически сразу. Сам я не проверял, но мне говорили, что здесь до дна двадцать футов[74]
. Да, искупаться заманчиво. Я отложил ручку. Сегодня я сел работать на веранде, на открытом воздухе, что делаю крайне редко: на улице трудно сосредоточиться, все тебя отвлекает, все настойчиво требует внимания – взять ту же реку! Но нет, для купания уже поздновато. День близился к вечеру, солнце клонилось к закату, а моя кровь с годами не сделалась горячее. Может быть, завтра в полдень…Снова взявшись за ручку, не без иронии гордясь собой, как это бывает, когда пусть и нехотя, но все-таки проявляешь благоразумие, я краем глаза заметил рябь на реке, череду легких волн, сначала выпуклых, а потом вогнутых. Снова лебеди, не иначе. Как всегда, злющие, страшное дело. Как они мне надоели, эти поганые птицы! И особенно самец – в их паре он был заводилой. Она тоже не лучше – подлая тварь с вечно высокомерной, презрительной миной. Но она лишь подпевала ему, демону в лебедином обличье. Заядлый любитель гребли с большим опытом общения с лебедями, я всерьез полагал, что
Что он задумал сегодня? С его по-змеиному длинной шеей, выгнутой между приподнятых крыльев, готовых к полету, он плыл против течения, как бы пригнувшись, и загребал мощными лапами, и ноги его были веслам подобны, как сказал один греческий поэт. Его подруга плыла за ним следом, держась на почтительном расстоянии, и гребла так же яростно, как и он, но шею держала прямо. Возможно, они заприметили другого лебедя – чужака, проникшего в их владения? Это был их участок реки – точно так же, как он был моим, пока не появилась эта крылатая парочка, – и они не потерпят других лебедей на своей территории.
Они проплыли мимо и скрылись из виду, но его грозное злое присутствие задержалось в моих мыслях надолго: я еще не встречал ни одного живого существа с таким жутким, недобрым взглядом, как у этой дьявольской птицы. Раздуваясь от ярости, он казался в два раза больше обычного лебедя. Кажется, между нами была война? Битва за власть? Не воплотился ли в этой птице некий дух сопротивления мне, какой ощущался и в доме? Я любил этот дом, но с тех пор, как я его приобрел, прошло уже одиннадцать лет, и за прошедшие годы случилось много досадного и неприятного…
Все опять успокоилось. Рябь на реке улеглась, зеркальная гладь заблестела на солнце, в душу вернулось умиротворение, обычно рождающееся от созерцания тихой, почти неподвижной воды. Подобно тому, как внезапное прекращение шума – где-то лает собака или кто-то стучит молотком – вызывает сонливость, так и унявшееся раздражение на лебедей подготовило мой разум к приему более приятных гостей. Ну что ж, за работу!
Я честно настроился поработать и положил локти на чугунный столик, выкрашенный зеленой краской «под цвет листвы». Но мои размышления вновь были прерваны прежде, чем успели преобразиться в нечто плодотворное. По реке опять пошла рябь, и едва я подумал, что это, наверное, еще один лебедь, как до меня донеслись голоса. Два голоса, мужской и женский. Меня это не удивило. Да, на нашем участке реки лодки (кроме моей) встретишь нечасто: в полумиле вниз по течению стоит плотина, отделяющая оживленную акваторию города от нетронутых вод предместий. Но иногда самые стойкие и выносливые из гребцов огибают плотину посуху и плывут вверх по течению в глубь деревенских угодий.
Я думал, они проплывут мимо, но голоса не удалялись. Лодка как будто встала на месте, и тон разговора тоже переменился. Поначалу нейтральный, он становился все более оживленным. Похоже, те двое затеяли спор. Было не очень понятно, кто из них говорил больше и громче, но ко мне обратился мужчина.
– Сэр!