Ночные страхи

Он ее не нашел. И даже не слышал неразборчивых, но несомненных звуков ее присутствия в доме. Дом хранил тишину. Вернувшись в гостиную, Филип взглянул на нее свежим взглядом и понял, что здесь не прибирались со вчерашнего дня. Кругом царил беспорядок и небрежение. В уме у него закружились возможные объяснения. Домработницы печально известны своим непостоянством. Возможно, миссис Физерстоун прониклась к нему неприязнью, возможно, она приняла его излишне фривольную манеру общения за чувство более глубокое, точно так же, как миссис Уивер. Возможно…

Прежде чем войти в кухню, он неожиданно для себя постучался. Миссис Уивер держалась нейтрально, не выказала ни радости, ни грусти. Не видела ли она миссис Физерстоун? Нет. Нет ли у нее соображений, почему не пришла миссис Физерстоун? Нет, ее не интересуют дела миссис Физерстоун. Эти домработницы…

– Тогда мне лучше сходить и проверить, все ли с ней в порядке, – перебил ее Филип. – И сразу скажу, что предпочел бы на ланч… А на ужин… Омлет вчера вечером был восхитителен. Вы замечательная повариха, миссис Уивер!

Как приятно выбраться из дома на свежий воздух! Филип с удовольствием прошелся по деревенской дороге, усеянной коровьими лепешками, мягко блестевшими на сентябрьском солнце. Когда же он дошел до дома миссис Физерстоун, беленого коттеджа с решетчатым крыльцом, ее дочь сообщила ему, что мать лежит больная.

– Ей нездоровится, – сказала она. – Доктор говорит, это геморрагия. Какие-то внутренние изъязвления. Говорит, она всегда была слишком худой.

Возвращаясь домой, Филип не замечал ни солнечного света, ни сельских видов со всеми их звуками. Он сразу прошел в свою комнату и открыл тумбу. Чтобы было виднее, он распахнул дверцы до предела. Внутри все было чисто и опрятно. Сплоченные ряды пузырьков вновь охраняли покой пустой сцены.

Следующие несколько дней прошли без происшествий, и Филип более-менее успокоился. Но продолжал ежедневно справляться о здоровье миссис Физерстоун. Ее забрали в больницу, и день за днем ему отвечали, что ее состояние «без изменений». Филип попытался найти ей замену, но безуспешно. К нему приходили две женщины, он показал им дом, преуменьшая его размеры, и представил их миссис Уивер, которая не проявила особого радушия, но держалась корректно, однако ни одна из них не захотела у него работать, и у него сложилось впечатление, что они приходили просто из любопытства.

По-прежнему никаких происшествий… впрочем, Филип хитрил. Он взял за правило не заглядывать в тумбу без крайней необходимости. Это казалось разумным. Неразумным было другое: не раз, когда ему требовалось какое-то лекарство (от легких недомоганий из-за местной жесткой воды), он воздерживался от его приема. Почему? Потому что, как он себе говорил, он и так пьет слишком много лекарств. Однако истинная причина, в которой он себе не признавался, состояла в том, что ему не хотелось открывать дверцы тумбы.

Но затем его одолел шейный ревматизм, от которого спасало только растирание мазью.

– Миссис Уивер! – крикнул он в коридор. – Нет ли у вас масла гаультерии?

– Для чего, сэр?

– Растереть затекшую шею.

– Боюсь, что нет, сэр.

– Тогда будьте добры, подайте мне пузырек из моей тумбы-аптечки. Маленький пузырек, кажется, с левой стороны.

Миссис Уивер – орудие в умелых руках! Она вошла, держа в руке пузырек.

– Могу я растереть вам шею, сэр?

– О, нет, благодарю. Я вполне справлюсь сам.

– Я часто растирала шею мужу, сэр.

– У него тоже был ревматизм?

– Да, и не только в шее, сэр. Во всех местах. Я могла бы и вас растереть, сэр.

– Уверен, что могли бы, но думаю, я справлюсь самостоятельно.

– Гораздо удобнее, когда это делает кто-то другой.

– Но ведь мазь липкая и неприятная.

– Вовсе нет, если тереть только кончиками пальцев. Я всегда растираю самыми кончиками. Они гораздо чувствительней.

– Я буду иметь это в виду, – сказал Филип.

– Извините, сэр, но у вас есть какие-то возражения против того, чтобы я вас растерла? Моему мужу всегда становилось легче.

«Так, – сказал себе Филип, – спокойно». И тут же выпалил:

– Может, вы думаете, что я ваш муж?

– Не думаю, сэр. Мой муж был гвардейцем и джентльменом, а не оксфордским недоучкой и грубияном.

– Я нисколько не сомневаюсь в достоинствах вашего мужа, – сказал Филип, слишком сердитый, чтобы быть польщенным зачислением в Оксфорд. – Но неужели он никогда не просил вас…

– Просил о чем, сэр?

– Просто оставить его в покое.

Пораженный своей жестокостью, Филип закрыл глаза. А когда открыл снова, миссис Уивер уже ушла.