Ночные страхи

При этом весьма невежливом замечании Генри Китсон снова застонал.

– Я знаю, что не должен был перекладывать на вас эту грязную работу, Билл, – сказал он с запоздалым раскаянием, свойственным в той или иной ситуации большинству людей. – Если вы согласитесь остаться, я возьму на себя ответственность за все, что делает Джинджер, днем или ночью.

– Ну что вы, сэр, я не могу вынуждать вас к такому, джентльмена вашего положения. И, в любом случае, это не то, что я имел в виду.

Генри опять застонал. Он был совершенно растерян.

– Так что же вы имеете в виду, Билл?

– Я против того, чтобы выгонять его на ночь, мистер Китсон. Он так мечется, вы не представляете, хотя нет, представляете, вы же сами столько раз его выгоняли. Меня нервируют не столько когти и зубы, сколько его урчание, как будто он притворяется, что я делаю ему добро. Я не такой уж сердобольный, но я знаю, каково это – спать под открытым небом, – сказал бывший полисмен.

Глаза Генри увлажнились.

– Что ж, сегодня я сам его выставлю.

– Ну, нет, мистер Китсон, я справлюсь.

Но Генри проявил невиданную твердость.

– Нет-нет, пусть лучше он останется дома. И, что бы ни случилось, я сам позабочусь об этом.

– Очень хорошо, сэр, – произнес Билл с довольным видом и добавил так раскатисто, что эхо его слов смолкло лишь после того, как он вышел из комнаты: – Спокойной ночи, сэр.

Джинджер лежал у огня в кабинете Генри, что случалось нечасто с тех пор, как он открыл для себя несравненные преимущества коробки с опилками. Он урчал, как всегда, когда находился в обществе Генри. Время от времени он вытягивал лапы, словно пытаясь устроиться еще удобнее, или приоткрывал глаза и смотрел на Генри с выражением, которое тот называл «блаженным», как бы намекавшим на его мистические, но ничуть не грозные прозрения, относящиеся к прошлому, настоящему и будущему.

«Я не стану его тревожить, – подумал Генри, выключая свет, – пусть остается, где хочет. А если захочет к двери в погреб, найдет дорогу».

Следующим утром, в восемь, как обычно, появился Билл. Он подал Генри ранний чай, потом раздвинул занавески.

– Так что вот! – сказал он.

Генри и раньше слышал такую ремарку, но никогда не мог понять ее смысла.

– Так что что? – спросил он.

– Новый день, – пояснил Билл.

Генри, в который раз испытывая замешательство от неспособности предвидеть столь очевидный ответ, сел на постели ровнее и посмотрел в окно. Начинался хмурый ноябрьский день, но Билл, казалось, и не думал хмуриться.

– Боюсь, у меня для вас плохая новость, – сообщил он.

Генри попытался собрать разбежавшиеся мысли, но их словно застлал туман. Как Билл может быть таким бестактным?

– Полагаю, вы хотите сказать, что уходите? – спросил он, протягивая руку к чайнику.

– О, нет, мистер Китсон, гораздо хуже.

«Что может быть хуже?» – безотрадно подумал Генри и озвучил эту мысль:

– Что может быть хуже, Билл?

– Гораздо хуже.

Восемь часов утра – не лучшее время для получения плохих новостей, особенно когда совершенно не представляешь, о чем речь. Генри оставил чайник в покое и откинулся на подушки.

– Скажите же мне, – велел он.

– Что ж, мистер Китсон… – Билл стоял спиной к свету и раскладывал на стуле одежду Генри. – Сказать по правде…

– Ну, говорите же, Билл.

– Сказать по правде, – повторил Билл, словно имелась особая категория правды, более значительная, чем все прочие, – Джинджер умер.

– Боже правый! – воскликнул Генри, ожидавший услышать о каком-нибудь космическом ядерном катаклизме, грозившем ему лично, и повторил с облегчением: – Боже правый!

А затем вспомнил, как Джинджер прошлым вечером сидел на коврике перед камином и урчал, повышая громкость всякий раз, когда Генри смотрел в его сторону.

– Бедный Джинджер! – сказал он.

– Да, сэр, мне тоже его очень жаль. Джинджер был хороший старый кот. Не желаете взглянуть на него, мистер Китсон?

– Что, сейчас?

– Сейчас или когда угодно. Он там, недалеко.

Генри встал с кровати, надел халат и спустился за Биллом на первый этаж.

– В обычном месте, – сказал Билл.

Внизу было темно, и они включили свет. Джинджер лежал в коробке с опилками и выглядел таким довольным, совсем как живой, вот только его голова казалась свернутой набок.

Генри нагнулся и погладил его холодную шерсть, почти готовый услышать знакомое урчание, а потом вернулся наверх.

– Вчера вечером он был в полном порядке, – сказал он Биллу.

– О, да, сэр, но с животными всегда так, как и с людьми, если вы меня понимаете. Нынче здесь, завтра там.

Генри ощутил горечь утраты, поджидающую каждого из нас в ту или иную минуту.

– Но вчера вечером он был в полном порядке, – повторил он.

– Да, – ответил Билл, – но он был очень старый. Каждому отпущен свой срок.

В уме Генри шевельнулось недостойное подозрение, но он тут же его отмел.

– А теперь и вы меня покинете, Билл, – сказал он.

– Ну нет, сэр, – бодро отозвался Билл, – я все обдумал и решил не уходить. Так-то вот, если вы не против.

Волна облегчения – по-другому не скажешь – захлестнула Генри.

– Пожалуйста, оставайтесь, – попросил он. – Пожалуйста, оставайтесь, Билл.