– Хелен, – обратился он снова к лицу под вуалью, – идем в гостиную. Там наверняка что-то найдется, в смысле, что-нибудь выпить. И в любом случае, мы будем одни.
Он решил, что легкий наклон ее головы говорил о согласии, и повел ее вверх на четыре ступеньки и сразу направо, к двери в гостиную с панелями, имитировавшими льняные складки, рассмотреть которые было непросто, поскольку его отец, бережливый во многих отношениях, был особенно бережлив в использовании искусственного освещения. Поэтому вообразите их удивление, когда они открыли дверь, и все залил свет (не газовый), осветив каждый угол комнаты, от пола до потолка, так что даже потолочные балки в итальянском стиле начала девятнадцатого века ничуть не скрывали лепнину на штукатурке. Но не успел Валентин заметить, что раздвижной столик находится на своем месте в углу, как его поразило другое. Вообще-то он привык ничему не удивляться и, что бы ни случалось, принимал все как должное, но чтобы такое…
В комнате стояло шесть или семь детских кроваток, бок о бок или спинка к спинке, и в каждой из них спал ребенок неопределенного возраста и пола. Точнее, они спали, когда Валентин открыл дверь, но яркий свет их разбудил, и они принялись, один за другим, тереть глаза и жалобно хныкать.
Валентин не видел лица Хелен под вуалью, такой плотной, что даже слепящий свет не проникал сквозь нее. Он подумал, что нужно выбираться отсюда: здесь еще хуже, чем было в столовой.
– Пожалуйста, садись, – сказал он, указывая на стул с твердой спинкой, единственный в комнате, стоявший напротив кроваток. – А я сяду сюда. – Он присел на край кроватки рядом с плачущим ребенком.
Не успели они с Хелен заговорить или хотя бы рассмотреть что-то еще, кроме шевелившихся простыней, как в комнату кто-то вошел. Это была медсестра в больничной униформе.
– Что это вы здесь делаете? – спросила она.
Валентин, впервые за много лет, потерял самообладание.
– А
Сестра коснулась лба – этот жест мог означать что угодно.
– Да, я о них слышала. Много лет назад корпорация…
– Корпорация?
– Известно какая. Она купила этот дом у семьи Уолковерс под приют для детей с отклонениями.
– Детей с отклонениями?
– Да, здесь часть из них. И могу вам сказать, что ваше непрошеное присутствие только ухудшает их состояние.
Ее слова подтверждали вой и крики, которые только сильнее раззадорили Валентина.
– Я не верю ни единому вашему слову, – сказал он. – Мои родные внизу, сейчас я позову их и скажу, что вы незаконно проникли в дом. Незаконно, слышите?
Эта неприглядная сцена, происходившая на глазах у Хелен, еще больше взвинтила его нервы.
– Я прикажу, чтобы вас вышвырнули отсюда, – выкрикнул он, – чтобы вы не беспокоили законных хозяев. Я пришел сюда за выпивкой для моей подруги, леди Фезермор…
Валентин резко замолчал: он не станет унижать Хелен, представляя ее какой-то медсестре.
– На столике в углу есть молоко, – сказала сестра. – Пейте, пожалуйста, только не очень шумите.
Валентин подошел к столику, схватил бутылку молока и метнул в сестру. За бутылкой протянулся белесый хвост – то ли жидкость, то ли порошок, – как от самолета в холодной стратосфере, этакий млечный путь. Стеклянный снаряд попал в люстру, и все окутала тьма, второй раз за вечер.
Хелен все еще была с ним. Он сам не знал, как они выбрались из комнаты и из дома, но знал, или думал, что знал, что посадил ее на поезд, следующий в каком-то направлении.
«Где я? – подумал он, и к нему вернулось ощущение его реального окружения – его кровати. – Но почему так хочется пить? – Никогда еще ему так не хотелось сухого мартини. – Хоть бы глоток сухого мартини!»
Все произошедшее, несомненно, было реальным, даже если судить по одним только физическим ощущениям: никогда еще в жизни он не просыпался среди ночи от непреодолимого желания выпить. Он ровнее сел на кровати; где же нужные ингредиенты? Внизу, за запертой дверью. Единственным утолителем жажды, находившимся под рукой, была початая бутылка шерри. Он снова лег, и постепенно его горло и язык вернулись в нормальное состояние.
«Должно быть, мне все это привиделось, – подумал он. – Надеюсь, что и Хелен тоже».
Он представлял ее брошенной на какой-то далекой железнодорожной платформе – ни капли во рту, хоть бы даже капли молока – и еще долго не мог заснуть.
«Так или иначе, – подумал он, – она выбралась из Каслвик-хаус».
Он только теперь вспомнил название своего старого дома.
Тень на стене[151]
Милдред Фэншоу, одинокая женщина чуть за сорок, работала дизайнером интерьеров и пользовалась уважением у широкого круга заказчиков и друзей. Но больше всего многим из них она была известна своими неврозами. Она старательно притворялась, что подшучивает над своими «глупыми» суевериями, как и ее друзья без всякого притворства подшучивали над ней.
– Тебе не встречалась в последнее время одинокая сорока, Милдред? В смысле, без пары?[152]
– Ты не видела в окне новую луну?