Ночные страхи

Вивиан потер плечи и прочие части тела, все еще болевшие (он сомневался, что эта боль когда-либо пройдет) после визита к нему прежней шайки – сколько недель тому назад! Что ж, если один бандит получил по заслугам и отмучился раз и навсегда, тем лучше для него. Как и почему он связался с плохой компанией? Зачем он сказал им – и ввел в заблуждение, ведь его уже обчистили раньше, – что в доме Вивиана есть чем поживиться? Когда он заходил к нему в гости пропустить стаканчик, он, должно быть, приметил наметанным глазом какие-нибудь приятные безделушки. Теперь их больше нет, как нет и его наметанного глаза, навеки закрывшегося в мертвецкой.

В аптечке Вивиана, частично скрытая за рядами безобидных лекарств, стояла полупустая бутылочка цианида, которую сержант забыл конфисковать. Поддавшись внезапному побуждению, Вивиан спустился вниз. Гостиная была закрыта, но он нашел в подвале еще одну бутылку амонтильядо. Он отнес ее в ванную, держа в руке штопор, открыл дверь и окошко и включил воду. Затем дрожащей рукой вылил немного хереса в раковину и долил в бутылку цианида.

Кто это сделал? Кто это был? Какой-то другой Вивиан, которого он и сам не знал. Но, наклеив на бутылку хереса бумажку с надписью (на этот раз красными чернилами) «ПРОСЬБА НЕ ТРОГАТЬ» и осторожно вдохнув миндальный аромат, он испытал неизъяснимое, блаженное упоение.

Дом, милый дом [150]

Это действительно был его старый дом, он это понял, едва переступив порог, хотя и не помнил, кто ему открыл. Да и кто в те давние дни замечал, кто открывал ему дверь? Должно быть, кто-то из родительских слуг, то и дело менявшихся. К тому же он нечасто бывал у родителей, много путешествуя, но само ощущение, чувство дома, помимо узнавания внешних очертаний – передней, зала для гостей, – было абсолютно ясным, словно знакомый запах, только это был не запах, а сочетание мыслей, чувств, переживаний – дыхание прошлого, совершенно отчетливое, неотделимое от него, как и прежде.

Он не стал задаваться вопросом, зачем он здесь (это казалось таким естественным) и вслед за тем вспомнил, что ожидает гостью – на ужин, на выходные, – свою близкую подругу, которую его родители не знали, хотя знали о ней и ждали ее с нетерпением.

Какое было время года? Какое время суток? Вечернее определенно, поскольку свет, проникавший в холл сквозь большое выходившее на север окно, был разбавлен сумерками и не столько вырисовывал предметы мебели, так хорошо ему знакомые, сколько выхватывал их размытые, туманные, почти бесплотные очертания. И однако он безотчетно их узнавал – во всех подробностях, словно они были залиты светом, – пожалуй, даже еще подробнее, потому что они состояли из одной субстанции с его памятью.

Но пока он пребывал под впечатлением их призрачных чар, ощущая свою неразрывную связь с ними, у него возникла другая мысль, более практическая и неотложная: где Хелен Фезермор, виновница этого торжества и причина его столь внезапного возвращения в свой старый дом? Ей требовалось внимание, и это была его обязанность, ведь Хелен не знала остальных гостей, бывших, как он полагал, его родственниками. В большинстве своем они были старше его, хотя он и не был в этом уверен, поскольку еще их не видел – они должны были быть где-то неподалеку, – да и они не знали ее.

Она, конечно, могла опаздывать, хотя опаздывала редко и гордилась своей пунктуальностью, но, возможно, водитель такси, заказанного для нее – они наверняка заказали такси, – не узнал ее на станции, и она бродила по окрестностям с чувством потерянности, свойственным никем не встреченным гостям – что теперь делать, куда идти? – а другого такси на этой маленькой станции нет и не будет. Он так и видел, как она меряет шагами тротуар рядом с небольшой горкой багажа – не такой уж и небольшой, ведь она не привыкла путешествовать налегке, – и с каждой проезжающей мимо машиной все сильнее растворяется в сгущающихся сумерках и в своих собственных мыслях, и тревожный вопрос постепенно захватывает все ее существо: как ей попасть в нужный дом?

А затем, совершенно внезапно, она появилась – не перед ним, а за спиной у него, совсем рядом, больше как ощущение, нежели как живой человек. Должно быть, кто-то впустил ее в дом, как впустили его самого, но как именно, он не помнил, потому что парадная дверь открывалась в маленькую переднюю, отделенную парой стеклянных дверей от среднего холла, где он стоял.

Но это была она. Да, она. Он обернулся и узнал ее сразу, не столько по лицу, прикрытому темной вуалью, которую она иногда носила, сколько по неизменным очертаниям, столь же присущим ее личности, как и все остальное, что было ею.

– Валентин!

– Хелен!

Должно быть, они обменялись приветствиями с чувством – надо полагать, обоюдным – непроизвольного облегчения, словно провидение избавило их от какой-то чудовищной катастрофы. Он не заметил, как это произошло, но у него возникло ощущение, что ее багаж отнесли куда следует, а вслед за тем ощутил настоятельную необходимость – его разум мог иметь дело лишь с одной мыслью за раз – представить ее другим гостям.