Ночные трамваи

— Поверил… Однако проявил интерес. Я-то войны не нюхал, совсем пацаном был. И может это странным показаться, — из моей родни никто в том пекле не побывал, такой удел выпал. А вот интерес к военным делам имею. Мемуары собираю. Два книжных шкафа ими набиты. Там всякие есть. И которые только про себя пишут, своими заслугами озабочены, а есть — о себе мало, все больше о других, чтобы им память отдать. Иной раз и друг с другом сцепятся: один пишет — так было, другой — нет, вот так. И что характерно, о тех, кто, может, более других нахлебался, иной раз лишь только помянут, мол, был такой, и все. А начнешь о таком по разным книжкам по кусочкам собирать, так видишь, какой истинности был человек… Про батюшку твоего нашел. В двух местах упомянут. Видать, грозной удали был мужик…

— Он и сейчас есть. Математику в техникуме преподает. Вот и вся грозная удаль.

Майор побарабанил толстыми пальцами по перевернутой чашке, сказал:

— Знаю я, где он проживает… Знаю…

Светлане не понравилось, ни как говорил он, ни как барабанил пальцами, и вообще она не понимала: зачем все это должна выслушивать и почему именно здесь, в комнате Киры. Наверное, что-то из этих мыслей отразилось на ее лице, и майор своими темными глазами это углядел, чуть приметно усмехнулся.

— Не суетись, — негромко, но весомо сказал он. — Это я к тому, что теперь понятие имею, с кого твой муж мог пример брать, когда рос, и что ему в душу запало. Думаешь, я генералов не видал? Да всяких я видал. Вон у меня и сейчас один из таких отбывает, правда, он, можно сказать, по гражданской линии генерал. Перед ним народу трепетало поболее, чем дивизия. Все мог: и судить, и миловать. Из кабинета его порой людей на носилках выволакивали. Хоть, говорят, и шепотом слова произносил, но шепот похлеще гадючьего укуса. Его подпись иной раз миллионы стоила. Неприступной крепостью считали. Монолит вроде. А скребанули — дешевка. Жуликом начинал, жуликом и кончил. Одним своим фасадом жил и подписью своей приторговывал. У нас тут человек не просто — как в бане голый, он будто бы по пустыне на глазах у всех нагишом шагает. И его со всякого места до самых душевных глубин видно. Однако вот этот из гражданских генералов для меня лично ну никакого интереса на являет. Он сразу в ползунка оборотился. Готов каждому ботинки лизать, абы выжить, и все надежду имеет: заступится кто за него. А я-то вижу: никто заступаться не будет. Никому он такой не нужен. Но не в том суть.

— А в чем же? — нетерпеливо сказала Светлана.

— А в том, — вдруг голос у него отвердел, — что мужик твой из других частей человеческой душевности склеен. Тут и приглядываться не надо. А вот ты и… батюшка твой, вояка старый, что для его спасения сделали?.. Вы это что же, уверовали, если человеку срок даден, то это бесспорность его вины?.. Ха! Да ведь разное бывает… Разное!.. Ты думаешь, я тут пребываю только затем, чтобы их под охраной содержать и наблюдать, чтобы они план давали и дисциплину блюли?! На хрен бы мне такая работа была нужна?! У меня к людям свой интерес есть. И всякие такие речи: исправить, перевоспитать, честнягу из паршивца сделать — дешевкой считаю. Если гад ползучий всю жизнь вонял, то таким и будет, а если запутался — ему помочь выпутаться надо дать, а если безвинно сюда попал — поглядеть, чтоб не озлобился. Вот такое дело для меня интерес являет. А то давно бы пошел слесарить. Я ведь этому делу обучен. И свой рубль руками, если надо, добуду… Зачем тебе все это говорю?.. А затем, чтобы ты мужика своего не просто бы жалела, а в драку за него пошла. В драку!.. Я тебе это в официальности сказать не могу, а здесь вот, у Киры, вроде как за чаем, говорю. У нас тут домашний разговор… Езжай в свою столицу, ищи адвоката. Надо его дело заново тряхнуть. Очень надо. Он о том беспокоиться должен или ты?.. Он не умеет. А ты умеешь — не умеешь, а должна!.. Поняла? Или еще мозги вправлять?..

Теперь уж все его лицо сделалось потным, он вынул большой белый платок, утерся и по шее провел, за воротником, потом вздохнул:

— Вон у меня «Нива» в город пойдет. Дорогой тут чуть более двух часов. А то теплоход только к вечеру. Собирайся, довезут.

Он поднялся, снова обдал ее запахом лука. Ей показалось — от него шел жар, так он накалился, и только теперь она увидела, что глаза у него не колючие, хоть и твердые, темные, но где-то в глубине их тлеет сострадание, а это не так уж мало… даже совсем не мало…

— Шофер меня на место подбросит, а потом возвернется. Ты к этому времени будь готова, — спокойно, по-деловому сказал он, и от этих простых слов она внезапно чуть не всхлипнула, но он не дал, кивнул:

— Ну, будь здорова… Батюшке кланяйся. Неважно, что не знакомы. Тут другое важно…

Но он так и не сказал, что же именно, и довольно легко понес свое грузное тело к выходу. И в это время Светлана снова увидела застывшее в благоговении лицо Киры, в ее раскосых глазах ничего, кроме восторга, не было, и Светлана внутренне ахнула: «Господи, чего только не бывает!»

— Ты что? — тихо позвала Светлана.