Ночные журавли

Пока мама готовила закуску, ей помогала вторая подруга – высокая светловолосая женщина. Рыжая лишь убирала под себя ноги, когда они проходили мимо нее, и загибала пальцы.

Правым указательным пальцем, слегка дирижируя, ударила по мизинцу левой руки:

– А нам говорила что?..

Все трое смеялись, готовые перебивать друг дружку.

– В деревню едет!

– К тетке!

Второй палец гнулся с трудом, мешало широкое золотое кольцо:

– Ездит и ездит! Огород вспахала!

– Картошку посадила!

– Уже выкопала и съела!..

Когда она ударила по третьему пальцу, короткий мизинец слегка разогнулся.

– А потом выясняется, – рыжая даже понизила голос, – что тетка – это мужик!

– Да мы росли вместе, – улыбалась высокая подруга. – А теперь он лесник!

У нее были гладкие и очень стянутые к затылку волосы, в широком проборе на темени видны золотистые веснушки. Тело дородное, молочные руки, на гибкой шее аккуратная голова.

Рыжая все пыталась загибать пальцы:

– Жена и сын у него в городе остались!

– Да…

– Невеста!

– Ты с ним в лес собралась? – Мама поставила три рюмки.

Открыли бутылку с облепиховым вином.

– Подсолнухи мне подарил, молодые! Букетом!

– И то польза.

«Невеста» счастливо улыбалась, клоня набок светлую головку:

– Говорит, что тогда в школе, мол, ты зря меня не выбрала!

Вся она – широкие бедра, круглые колени, мягкие плечи и маленькая голова – была похожа на березовый ковшик, наполненный чем-то вкусным…

– А ты тогда на летчика смотрела!

– Так кабы знатьё…

– Что же нам, девушкам, и не ошибаться теперь?..

Рыжая подруга выпила залпом, испачкав хрусталь жирной красной помадой: «Калина красная, калина вызрела…»

Эта песня мне не нравилась. Слова ершистые, необкатанные, – душа рвется, подбирает на ходу слова, будто случайные. Выручала страдальческая мелодия. С деревенским упорством, оставаясь верной первопутку женской тоски: «я у залёточки – характер вызнала!»

В том возрасте я искал отцов среди знаменитых актеров. И однажды выбрал Василия Шукшина. За его роль вора. Потому что он был кругом виноват, особенно перед матерью. Наши горести были схожи тем, что их вовремя не уняли.

Подруга с рынка чихнула, сведя глаза к переносице. Засмеялась:

– Это у меня не от простуды. А, как раз, наоборот, от другой напасти!..

Она с трудом достала из кармана брюк помаду, похожую на охотничий патрон:

– На, дарю!

– Не надо…

– Бери! Семечек мне привезешь, приворотных!

«Невеста» запела: «Как взять себя в руки, скажите вы мне?» Нет, не для нее – ставить ловушки душе! Уж лучше совершить «грех» в песне, чем в жизни. «Женат на подруге, а ходит ко мне…» — увязались подруги, не любя, не жалуясь, не страдая.

Рыжая сжала пухлый кулачок, налившийся кровью:

– А мужиков только помани! Я вот только подвинусь на стуле, глядь – уж примостился кто-нибудь! – Сережка! – позвала она. – Садись рядом!

От нее пахло горячим пластилином; женщина взяла меня под тяжелое крыло. Выпила, держа рюмку левой рукой, на верхней губе заросились темные усики. Полные бедра и другие места, которые я уже пробовал у вакханок с репродукций, оказались на самом деле жесткими. Особенно в сравнении с тем, что я испытал в игре «третий лишний».

Возникло странное ощущение: что мама и ее подруги тоже играли. Они выбирали и становились за кого-то – в своем круге, именуемом взрослой жизнью.

– Ой, котенок! – всплеснула «невеста» руками.

– Где кошка? – всполошилась мама.

И уже крикнула:

– Сережа, ты опять принес?..

Конечно, это не так, и кошка тут ни при чем. Просто мама хочет встряхнуться, быть в центре внимания. Как эта женщина с тихой улыбкой:

– Его в избе мыши заедают! Обещала вот котенка привести…

Говорила она отрывисто, будто воздуха ей не хватало – вольного, любовного.

От ее счастливого голоса веяло горчинкой, и женщины как бы поперхнулись за столом: «Не берут старую кошку!»

– И ластиться будет, да привычки не изменит!

– Так что? Куда ж нам теперь?..

Они опять развеселились; я заметил, что взрослым доставляет удовольствие вторгаться в пограничное сознание ребенка. Гадать или обманываться тем, что мальчик еще не понимает. А может таким образом проверять свою искренность на детскую неискушенную душу.

Уловив мою скованность, мама сказала:

– Включи нам что-нибудь…

В книжном шкафу хранились старые пластинки, в бумажных конвертах с потрепанными углами. Торшер на бронзовой ножке уронил желтый круг на пластинку, отделив светлый полумесяц от черного диска. Звучали могучие аккорды вальса, заставляя меня стоять почти смирно.

«Повезло тебе, Варя!» Мама смотрела на покосившийся торшер: «Не имел другого примера…»

И так хотелось быть кому-то преданным. Быть сыном полка русского вальса!

6

А на кухне уже звучали знакомые позывные. Я садился у окна, и слушал «Встречу с песней».

В эти минуты наш двор казался мне особенно уютным. Дети катались на велосипедах: рыжей белкой крутились на спицах последние лучи солнца. С остывающих крыш слетались голуби к мусорным бакам, широким взмахом крыльев помогая дворнику сметать мелкий сор.