Ночные журавли

– В шляпе и в галстуке. Бутылку коньяка принес!.. Я-то выпила и не слушаю даже, что говорит-то. Сижу и считаю: сколько – чего на эти деньги можно было купить!

Старики на свой лад пытались упорядочить жизнь: связать прошлое с настоящим, поступок отца с привычками сына.

Отец работал в леспромхозе и купил материал на новый дом. А строили дед Егор с родней. Потом часть дома мама «отняла через суд!» С того началась вражда: «Родная дочь гонит! В баню сгонит жить!..»

Бабушку я не боялся, но и не любил. Это было бы предательством мамы.

Темная листва облепила окно кухни, лунный свет пробивался сквозь нее так же настойчиво, как недавнее солнце в зарослях вишни. По дому и в ночном саду бродило ощущение потерянной любви. Это тоже чувство из романса: один под луной, но не одинок. С каждым днем, проведенным в отцовском доме, росла самодостаточность моей души.

Той ночью со мной произошла странная болезнь.

Уже в постели сильно разболелась голова. Я сполз на пол, ища прохлады, и уперся коленями в домотканый коврик. Из-под кровати несло запахом плесени, усиливая тошноту. Было ощущение, будто меня расплющило от какой-то бешеной скорости, когда не чувствуешь силы в мышцах, не можешь сопротивляться, а сердце готово лопнуть.

Будто кромешный метеорит столкнулся с детской душой!

Несколько минут мозг разрывало от страшной несоразмерности космической величины – с тем малым, что защищалось еще во мне. Рассудок сползал куда-то в неизвестность… Я положил голову на край подушки и терпел. Не было сил кричать, звать на помощь.

Да и после, когда отлегло и можно было испуганно заплакать, протянуть руки к кому-то, я не звал – не хотел тревожить старый дом.

Безумие улеглось так же внезапно, я увидел себя на полу, ясно различая потолочные балки, черный переплет окон, лунную муть на столе. Только все это как бы отстранилось и существовало само по себе, ничуть не нуждаясь во мне.

Это стало предупреждением, что есть силы, которые могут вторгнуться в мое сознание в любой момент! Эти силы я связал с потерей отца. И не то чтобы смирился с этой потерей, но понял – отец жил и будет дальше жить без меня.

5

Утром разбудил стук в окно. Легкий и терпеливый.

Я вышел на веранду. Поток утреннего солнца внезапно истощился в маленьком квадрате окна, – с улицы к стеклу прильнула чья-то голова.

– Выходи! – послышался смутный голос.

– Меня заперли!

Человек по ту сторону смотрел на меня, а я не мог различить его лица.

– Я сейчас!

Этот кто-то ушел.

Затем вновь появился, издали я узнал: моя вчерашняя черноволосая девочка! Она держала в руке стамеску деда.

В пыльных рамах веранды мы нашли самое хлипкое оконце, соединившись через стекло растопыренными ладонями.

– В нижнее пролезешь?..

Зачем спрашивать, я так давно мечтал о побеге!

Через плавающую от дыхания испарину я вглядывался в лицо своей спасительницы. Девочка подцепила рыхлый штапик, разворошив пыльные схроны засохших букашек:

– Дави.

– Поймаешь?

– Тише, с верха начинай!

Ее голос звучал все отчетливее, по мере того как наклонялось стекло. Со двора пахнуло влажной горчинкой от черемухи. Я высунул голову, протиснул руки и опустил их на плечи девочки. Затем уткнулся лицом в жесткие кудри.

– Ты меня задушишь!

Маленький коварный гвоздик карябал живот. А девочка по-прежнему пахла топленым молоком!

– Ну, все, на ногах?

– Да.

Она вывернулась из забывчивых рук:

– Я уезжаю.

– Когда?

– Зашла проститься…

Я очнулся на мосту, следуя за ней почти равнодушно. В глубине ручья покачивались желтые водоросли. Под ивами золотился туман от солнечного разлива.

Опоры моста проткнули отражение розовых облаков на воде и ушли куда-то вбок: казалось, что у них подогнулись коленки…

Встреча

1

Мне уже двенадцать лет, мама получила отдельную квартиру от Моторного завода.

Окраина города, панельный дом в белой «шубке» из мраморной крошки.

Переехали осенью; шли дожди, на дорогах рыжая топкая глина, засасывающая ботинки. А на старой квартире бросили сундук с игрушками…

Сквозняк окраины я почувствовал зимой.

За лесополосой из кленов и тополей начинались совхозные поля.

Порывы ветра по обледенелой дороге сносили мимо подъезда одиноких ребятишек, как воздушные шарики. Возвращаясь из школы, мы сцеплялись друг с дружкой, задыхаясь от пурги, и шли упрямой шеренгой на полусогнутых ногах к торцу дома, где ветер бросал нас и крутился белой юлой для собственной забавы.

В морозные дни, когда город погружался в сизый туман и отменяли занятия в школе, мальчишки из нашего дома ходили в парк ловить птиц на подсадную синицу.

Морозный скрип от валенок отражался эхом от панельных стен. По белым дорогам кутались в сизый дым редкие машины.

На лицах прохожих сводило губы от затаенного дыхания. Звенели трамваи промерзшим нутром; искрились дуги, сбрасывая снежные нити с проводов. На остановках танцевали студенты в скользких ботиночках.

В парке на деревьях густой иней.

У рыжего солнца белые реснички. На коренастых яблонях припудрена мелкая россыпь бордовых ранеток.