Ночные журавли

Варя пошла, опустив голову, теребя пуговицу на груди, а может, вминая тремя пальцами часть крестного знамения. И все слышала вдогонку: «Я буду приходить сюда каждый день, привезите! Умоляю вас!..»

Заунывно гудел ветер, какой бывает возле церковных стен. И давние ссадины в кирпичах тоже просили ее о чем-то…

Мама привезла землю, пахнувшую мелом и корневищами. На границе мешочек проверяли три раза, но возвращали с понимающей улыбкой.

Позже я узнал историю с эмигрантом в ее литературном варианте.

В жизни отдельных поколений случается общенародная мода: моя прабабушка, как и многие своевольные девушки того времени, сбежала с батраком, отстаивая свою любовь и независимость; а русские эмигранты разных волн желали иметь горсть русской земли.

Жутко и прекрасно соединилась моя жизнь с теми давними событиями!

Как после долгой беготни ложишься грудью на землю, слушая запыхавшееся сердце, и кажется, будто земля отзывается на стук войти в ее холодный приют, где успокоился уже давно безвестный русский эмигрант.

Детская собственность

1

Пока мама жила в Германии, я ждал ее в деревне, точнее – на лесной дороге, что раздваивалась у опушки: одна вела к тихой речке с песчаными обрывами, другая – на старое кладбище, с ветхим треугольным крестом.

Все, что происходило здесь, – хранило меня.

– Опять твоя подружка пришла!

На дощатом тротуаре стояла черноволосая девочка.

Видя, что внук не узнает гостью, бабушка добавила:

– Неужто позабыл ее?..

Удивление – свойство городское. В деревне все само собой разумеется. Конечно же, я узнал в подросшей девочке цыганку-непроливайку!

На ней тоже белое платье в бордовый горошек, от талии широкое, как колокол. Розовая тень на смуглых ногах. Глаза хитро прищурены, руки держит за спиной, словно хочет чем-то удивить:

– Мы идем на речку!..

– Баба, я пойду?

– Только от нее не отставай!

В средине лета солнце пекло так, что от леса накатывало теплым хвойным духом. Ребятишки ходили на речку Таленку: купаться и рыбачить.

Пацаны шли впереди, девочка с прутиком позади, словно пасла нас, как гусей.

Лесная дорога вдоль железнодорожной насыпи, сплошь исполосованная тенями от высоких сосен.

С грохотом мелькали товарные вагоны – ярко-коричневые или темно-вишневые; от них веяло горячим железом и углем. Поезд уходил, и вновь было слышно, как шуршал под босыми ногами мягкий, с иголками, песок: прохладный в тени и теплый – на солнце. А если зазеваешься, то раскатаешь ступней сухую шишку! Пинали – наперегонки – растущие у обочины грибы-поганки. Самые нетерпеливые мальчишки поднимались по горячему гравию насыпи и высматривали поворот на лесное болото.

Отмахиваясь от болотной мошки, копали червей старой железной тарелкой, хранившейся под корягой. Земля у берега рыхлая, растревоженная. Из жирного комка грязи во все стороны торчали бордовые кольчатые червяки, извиваясь при растяжении красными пульсирующими шишечками. На ощупь червяки казались склизкие, мускулистые и даже щекотные.

В ржавой банке они вновь сцеплялись клубком. Мальчики покрошили им холодной земли и запечатали скрипучей крышкой.

Вот лес стал редеть, впуская глубже синеву.

Желтой полосою открылся песчаный обрыв реки, поросший бледной зеленью облепихи. С высоты берега виднелась вся излучина реки: янтарная прозрачность отмелей, темно-зеленые рыбные омуты, ребристые полосы из песка, меняющие рельеф от быстрого течения.

У кромки воды, на сыром песке, валялись ослепительно-белые коряги и сизые бревна топляка.

Пацаны сходили в кусты, нашли спрятанные удочки.

Размотали лески, нацепили червяков, обрывая и кровя ими пальцы. Тонкие удилища взметнулись над сонной гладью реки.

Со шлепком и наискось входило в прозрачную воду свинцовое грузило.

Примяв скрипучий хвощ, мы усаживались на горячую землю. Упорный хвощ разгибался под коленками, похожий на зеленый бамбук, набранный из маленьких суставчиков, с желто-стеклянным наплывом по стыкам.

Ветки ивы полоскались у берега. Лениво вздрагивали поплавки из гусиного пера, карябала гладь воды тонкая леска, безвольно торчал на крючке побледневший червяк.

Но вот дернуло у кого-то!

Поплавок слабо утоп. Подсечка! Чуть вбок, несильно, чтобы рыбешка с размаху ни шваркнулась о берег. А будто бы ручная, подплыла к умелому пацану, вытягивая перед ним онемевшую губу!

Рыбак хватал пескаря – прохладного и верткого, – отцеплял крючок, раскроив губу, похожую на лягушачий ноготь. Зачем-то смотрел в трубный судорожный рот с бордовым глянцем. Затем бросал первый улов в ямку с теплой водой, заранее вырытую у берега.

Пескарь, как очумелый, буровил озерко по кругу, чуть клонясь на бок, соря серебристыми чешуйками и поднимая песчаную муть. А утомившись, безвольно скрывался в ее глубине.

Когда тень от сосен уползла в лес, будто выгорев на жесткой траве, клёв прекращался. А мы шли купаться.

Теплая вода подпускала нас с каким-то неудовольствием. Словно разбуженный со сна человек, который долго протирает глаза, зевает и потягивается.