Ночные журавли

А еще я заметил, когда прыжок в речку уже неминуем, хочется чуть-чуть оттянуть его момент. Я замешкался на берегу, с завистью глядя, как замерли на отмели смуглые тела, сносимые течением. Мальчишки скребли ладонями дно, чтоб заякориться…

Кто-то толкнул меня в спину – и я уже барахтался на мели, протирая мокрые глаза: это была она!

Спина дубела от горячих лучей! Детская стая ползла «на глыбину», где приходилось уже на одном боку вытягивать руку, чтобы нащупать прохладное дно. На затонувшие плечи давили тяжелые струи воды, другие – со дна – подпирали живот.

Пахло белым илом, рыбой и мореным деревом. Солнце жгло и карябало плечи, словно голый веник в бане.

Купались мы до вечера, пока не посинели губы и подбородки. Затем нанизывали пескарей – через жабры – на тонкий ошкуренный прутик из ивы и шли обратно в деревню.

В летней кухне бабушка жарила моих пескарей, посолив и обваляв в манной крупе. Рыбки превращались в золотистые трубочки. Я съедал их целиком, всасывая и вспоминая все запахи речного омута.

2

На следующий день мы опять ходили на реку, но вернулись к обеду, с обожженными плечами, носами и верхней кромкой ушей.

Деревня дремала; ивы опустили узкие листочки.

Плашмя лежал пес в конуре. Даже ручей притих: струи растекалась по поверхности с каким-то сомлевшим звуком. Как на покосе, когда из ладоней умывают лицо, горящее от пота и травяной пыли.

В зарослях вишни было прохладнее. По крайней мере, мне казалось, что часть солнечного жара впитывают зеленые ягоды, начинающие белеть с разных боков.

Это было место из романса о забытом саде.

Высокие раскидистые вишни разрослись от черенка, посаженного когда-то моим отцом. Старые стволы, с багряными чешуйками и янтарными наплывами застывшего сока, окружала долговязая голенастая поросль. Тонкие лиловые ветки еще не гнулись от тяжести, хоть и были густо усыпаны ягодами-близняшками. Листья сомкнулись над головами мозаичным сводом: темные прожилки в разбег и золотой обвод по резным краям.

Помню, мы спрятались и хотели замереть… Гудели лобастые шмели, качаясь на поздних цветках вишни. Первое ощущение близости к девочке было чувством, останавливающим всякое движение. Я не знал что делать! Раньше со мной такого не было: потому что, когда не знаешь сам – кому-то это все равно известно. С кем-то уже было, как в маминых романсах. А теперь даже голову повернуть не хотелось – солнце тут же ловило перегретый затылок. Черноволосая девочка пробиралась все глубже в заросли, осыпая бесплодные лепестки. За ней уходила глубже какая-то странная надобность: быть рядом с ней, нечаянно задевать ладонями ее спину и плечи, отчего девочка болезненно морщилась, но молчала… И еще я подозревал странную разницу: она хочет что-то прояснить для себя, найти что-то. А я – спрятать или потерять и запомнить только место потери.

Выручил соседский щенок.

Он скулил и грыз веревку; карябал лапами штакетины и просовывал к нам мордочку. Мол, погладьте хоть нос или ухо! Остро запахло горячей шерстью, а он дрожал, словно от холода! Оттесняя друг друга, мы касались пушистого лба. Щенок радостно задирал голову, слюнявя языком наши ладони.

3

А вечером детвора нашей улицы сидела на бревнах у ручья.

Сосновые и березовые стволы лежали здесь с весны. Нагретые за день солнцем, они пахли смолой и засохшим пометом. До нас по ним ходили куры, выклевывая короедов.

От ребятишек пахло сметаной – бабушки намазали плечи. Спать никто не загонял, не кричал из окна, как в городе.

Из-за крыши нашего дома взошла луна. Осеребрились ивы, раскинув жидкую тень по берегу ручья.

И даже от лунного света чувствительно щипало сгоревшие спины!

Луна светила в глаза, а передо мной – темные лица в ряд: мы играем в «сыщики – воры». Протягивают сжатые ладони: должен отгадать, где спрятана золотая пуговица — в правой или левой руке!

Секрет в том, что ладони сжимают за спиной: не угадал – сам становишься «вором». Но еще большая хитрость – когда «вор на допросе» тайно передает пуговицу другому, а «сыщику» протянет два пустых кулака…

На берегу дремали утки, поднимая головы от наших криков и попутно прочесывая клювом блох под крылом.

Плечом к плечу сидели «воры» на бревне, нахально протягивая смуглые кулаки. Немного знобило, в глазах пробегали красные искры. Я остановился против черноволосой девочки и внезапно обхватил ее, будто бы перехватывая ускользающую воровскую метку. Уткнулся носом в горячее плечо и почувствовал горьковатый запах – даже хотел сдуть! – будто пенка в кипяченом молоке, так не любимая мною. Метку мы выронили и долго искали меж бревен, опять соприкасаясь ладонями!.. После того игра расстроилась, и вскоре дети пошли по домам.

Только ручей звучал громче, переливаясь через лунную дорожку, словно новый перекат.

4

В доме лампа под желтым абажуром. На кухонном столе зеленая бутылка. Дед скрипел тугой газетной пробкой. И у меня закружилась голова от запаха наливки. Будто раздавленная на солнце луговая клубника.

Хотелось спать. Но бабушка вдруг вспомнила сватовство моего отца:

– Пришел к нам домой…

– Еще в старый дом, – уточнил дед.