Ночные журавли

Лунный свет накинул – от плеча к бедру – белую тогу римлянина. Чувство вины мне представлялось в виде древних развалин: очаровательно-мрачных, шатких и заросших плющом, как брошенный сад.

В окне маячил темный контур радиста, он смешно разворачивался на каблуках.

– Ты же командир… – Она искала взрослое слово. – Мой помощник! Моя опора…

Стыдно за человека, пытающегося хитрить: какой я командир? Назначили, потому что никто другой не хотел, а я – покладистый, каждое лето в лагере, знаю все порядки, и меня знают все.

Вожатая все же нравилась мне: хоть и смотрела на своих пацанов, как на кактусы. У нее было характерное движение рук – чуть опасливое, повторяющее воздушный контур мальчишеских голов. В воскресенье Вера Николаевна уходила в лес одна, чтобы «восполниться», оставив не забранных детей напарнице. Однажды я подглядел на поляне: она бродила босиком по хвое, чуть морщась и постанывая, пританцовывая на шишках; принимая молочный душ косых лучей, она напевала «о влюбленных наяву».

Вера Николаевна присела на кровать, почти совместив голубой отсвет стекол с темной оправой. Поманила пальцем, окончив свой жест игривым мизинцем у рта:

– Тяжело мне с вами!.. Двадцать человек, двадцать характеров. К каждому нужен свой подход.

Я стоял совсем близко, вдыхая ее безмятежность, внутренний уют и какую-то неряшливость в жестах и позах, свойственную невинным людям. «Упрямый мальчик», – мелькнуло в ее темных глазах.

5

Вера Николаевна наконец-то ушла, и мальчишки всласть размяли занемевшие души.

Из поколения в поколение передавались в лагере страшилки: зловеще-прекрасные легенды о мертвецах и разбойниках!

А рыхлый лик луны, как прозрачный череп, заглядывал в душное нутро корпуса, освещая спинки кроватей и смятые простыни. Лунный парафин отливал свой обморочный мир, обжигая мальчишеские души и застывая в памяти слепком особого лагерного страха.

Все мы, даже самые отчаянные, скучали по дому. И та внезапность, с какой изменилась наша жизнь, сравнима была с историями о безродных бродягах и скитальцах. Двадцать белых холмиков в два ряда разом взбрыкивали, открывались могилы тишины – вставали обитатели подземного царства: не величие смерти или тайна ее земных ритуалов, но лунное затмение разума!

Обычно начинали с рассказов о закопанных кладах – на глубину ста голов!

– А вот еще было… – продолжал кто-то скрипучим голосом. – Один парень попал в городскую тюрьму. Его барин туда посадил, чтобы невесту взять к себе! А там, в каталажке, умирал как раз старый разбойник. Парень понравился ему, и старик рассказал, что спрятал все свои сокровища в пещере! Возле деревни. А подручных всех убил!..

Лунный мандраж трепетал на окнах.

– Пацаны, гляньте, никто не идет.

– Никто! Давай дальше!

– Ну, парень тот вернулся домой. Прикинул: одному идти – не донесешь сокровища!

– Сдрефил!

Мальчишка капризничал:

– Ну, рассказывай сам, если все знаешь!

– Ладно. Что потом?

– Подговорил своих братьев – семь человек. Пошли они в пещеру!.. Добрались до места. А там скелеты лежали и на цепях сундук висел!.. Только факела у них быстро прогорели, пришлось им вернуться.

– А наутро вся деревня пошла!

Пацаны засмеялись, хотя в мыслях каждый пристроился к толпе кладоискателей.

Но стихли быстро, услышав спокойный, до дрожи, голос:

– Зашли все в пещеру. Сундук открыли, а в нем пусто!

– И что?

– Только парень тот промолчал, что заметил на цепи клеймо местного кузнеца…

Хлопнула дверь.

Вернулась с танцев вожатая. Она быстро скрылась за простыней, будто ничего не слышала.

6

Однажды, подобно римскому царю, коротышка-физрук объявил в лагере войну – «Зарницу»!

Отряды поделили на красных и синих, раздали погоны. При молчаливом одобрении пацанов на синем погоне нарисовал я желтой гуашью трех орлов. Получились лохматые звезды.

У Веры Николаевны не было времени разглядывать, да и вряд ли она решилась бы провести такие «дикие» параллели.

Нас вывели в лес.

Два войска по исходным позициям на соседних полянах. Физрук, – с толстыми волосатыми руками, которые даже на «линейке» во время исполнения гимна не прилегали плотно к туловищу, – кричал в сердитый мегафон, похожий на огромное и глухое ухо:

– Чья сторона больше погон сорвет – та и победит!

Рядом с ним стояла директор лагеря, смуглая кожа на морщинистом лице – похожа на сухофрукт.

Вожатые всех отрядов стояли в ожидании, словно на арене Римского цирка.

– Внимание! Начало игры – красная ракета.

Мальчишки задрали головы, выглядывая меж верхушек сосен куски чистого голубого неба, предвещавшего хороший купальный денек.

Взметнулся хлипкий огонек – искрящаяся оранжевая колючка с подгоревшим дымным концом.

Лес взорвался сотней криков.

Одной рукой прижимая погон на своем плече и вытянув другую, как ошалевшие, кинулись мальчишки врассыпную. Спотыкались на кочках и падали, взрыхляя коленками зеленые влажные мхи. Я рванул в глубь леса, думая только о сохранении своих орлов.

«Серёга! – крикнули в спину. – Куда ты?»

За мной бежало с десяток «синих».