Ночные журавли

Письмо получилось бездумно-нарочитое, невозможное и для понимания, и для сомнения в его искренности.

Сочинял я долго, даже тайно залез в старый мамин ридикюль. Но уже не было стыдно. Наоборот, у чувства измены появился привлекательный оттенок. Оно стало советчиком и тайным другом.

Вынул фотографию молодого мужчины в шляпе, с надписью на обороте: «Над моей жизнью прошел шторм, разметав года и людей. Хочу, очень желаю, обрести с тобой счастье и покой!» Отец нарушил свою клятву. Или остался верным чему-то другому?

Мне тоже хотелось быть верным. Упереться во что-то всей силой души. Пообещать – и стоять насмерть!

Написанное письмо я не перечитывал. Запечатал конверт и сразу почувствовал легкость: будто нас только что прервали, и отец продолжает слушать меня. Ведь он знает все движения моей души и разберется в моих мыслях. А просьба о сухофруктах – только предлог. Главная просьба: чтобы не мучился. У меня все хорошо! Только вот встречу в будущем я никак не предлагал…

2

Через месяц пришла посылка!

Был уже яркий мартовский день. Хрустели ветви кленов, пахло морозным черносливом, что лежал, должно быть, в посылке и даже немного слипся.

На почте был другой запах – картона и сургуча.

Мама быстро заполнила бланк, и на прилавок вынесли маленький пакет. Перепутали что-то. Но надпись верна: Ойниной Варваре Владимировне. Фамилия разорвана, читалась как: «Ой, не ной!»

Обратный адрес: Чимкент, до востребования. Ну, правильно: южный город, полный солнца и фруктов.

Почерк с наклоном влево, узкий и рачительный. Остался неизменным за прошедшие годы. В графе для писем – пусто. Наверно, подумал, что говорить со мной еще рано, и главное – объяснять что-либо. И не надо!

Отойдя в сторонку, мы разорвали плотную бумагу, кроша ломкую печать, и вынули новую коричневую книгу – Орфографический словарь русского языка.

В голове мелькнуло: в письме было много ошибок! Будто в школе схватил «двойку». А может даже – «кол»!

Дома я бросил словарь на стол и пошел на улицу.

Еще зимой, когда горы снега в нашем дворе достигали высоты второго этажа, ребятня и взрослые вырубили на двух вершинах крепостные стены, с зубцами и бойницами. Пацаны возили на санках выработанный снег и складывали его отдельно – выбирая себе бомбы и гранаты.

А потом начинался штурм крепости! Мы делились на две стороны: одни оборонялись, другие наступали. Кто были наши, а кто не наши – зависело от победителей.

К весне крепостные стены сильно оплыли, зубцы стерлись, бойницы забились. На солнечной стороне чернели вмятины, покрытые утренней коркой, а склоны горы сильно обледенели.

В тот день мальчишки рубили на них новые ступеньки.

Сверкало солнце, влажно подтаивали снежные крошки на штыковой лопате.

Мимо нас шли студенты. Остановились на минутку и метнули по снежку, вспомнив недавнее детство. Засмеялись, пошли дальше. Но кто-то из пацанов запулил им ответ в спину. Один комок попал в модный дипломат. Пластиковое нутро загремело, словно барабанная дробь к бою!

Трое студентов бросили свои дипломаты и ринулись покарать наглецов!

Мы встретили их градом снарядов.

Нападавшие кидали более крупные комки и упорно поднимались по склону, выбивая защитников. Вскоре они были у самой стены. Мальчишки, один за другим, отступили на запасной рубеж.

А я остался. Выпал случай: стоять «насмерть»!

Атакующие шли с южной стороны, где снег лучше подтаял, и не скользили ботинки. Солнце слепило глаза, но было на моей стороне: я плохо различал движения студентов, и реальное расстояние до них. А значит – не видел опасности!

Студенты действовали слаженно: один нагибался за комком, другой отвлекал ложным замахом, третий – кидал! Мои грудь и плечи в снежных ранах, щеки царапали осколки. Выручала цигейковая шапка с завязанными ушами. Да и тонким пижонским шапочкам от меня доставалось!

Нападающие прятались за стену и били почти в упор. Последние взмахи я не смог уловить… Ко мне подбежали, будто хотели взять в плен. Но вдруг стали обнимать. Даже заискивать:

– Не больно? Прижми снег к переносице…

На верхней губе расплывалось что-то тепленькое.

Студенты смотрели на кровь, как на мою победу! Виновато оправдывались: «Что не сбежал-то с другими-то?» Потоптались немного и пошли в свою взрослую жизнь:

– Потерпи, скоро пройдет.

А я не хотел, чтобы «прошла» моя смелость, мой лучший бой! В счастливом расположении духа я лежал на снегу и смотрел в небо. Оно было синее и влажное, с весенней слезинкой, оттого что в вышине кружили два белых голубя.

Вдруг меня накрыла тень – склонились виноватые лица мальчишек. Пришло подкрепление…

3

Вечером я перетряхнул словарь еще несколько раз. Искал записку или надпись на пустой страничке.

С того дня прошло сорок с лишним лет, я пишу этот роман, а коричневый словарь лежит рядом с рукописью. Вечером буду слушать по радио «Встречу с песней» и голос Виктора Татарского. Верность – хорошее качество.

Иногда я открываю словарь наугад, давняя тоска бежит по трем плотным колонкам, похожим на шифр: «облобызать, облов, обманщик» – с желанием найти в случайных словах какой-то тайный смысл.