Ночные журавли

Осенью в саду всегда что-то не успевали: торопились вскопать землю, убрать листья из-под яблонь, обрезать и уложить малину. И отступались со словами, что весной «дерево само подскажет».

Хмельной дух ранеток от ночных морозов сменялся в солнечные дни глубинным запахом теплого сена. Первый снежок казался робким, легким, неспешным. Серое небо провисало до верхних побегов. Потом дул ветер, влажные хлопья летели торопливо и запальчиво, призрачно взмывая из сумеречной мглы.

Зима приходила белым праздником: земля уставала от грязи и темных ночей. После снегопадов дедушка обтаптывал стволы яблонь от мышей. Скрипел снег под валенками, тянуло на мороз, и даже звезды затаивали дыханье, чтобы не сорваться и не сгинуть в растущих сугробах. Ближе к весне я залазил на яблоню у колодца, собирая в кружку мороженые ранетки. В избе заливал их водой и ставил на печь. Сморщенные бордовые яблочки набухали, светлели и разглаживались, распространяя запах подтаявшего вишневого мармелада.

В мартовские оттепели снег казался старым, дышал простуженно с влажным хрустом; на дорогах и вовсе превращался в серую рассыпчатую халву.

В мае яблони зацветали с кондитерским изяществом белых лепестков. Их нещадно обрывали воробьи и несли в гнезда, заметно виляя в полете – лепесток в клюве вызывал боковую струю воздуха.

7

В глубине леса возник протяжный вой.

Лавина стальных звуков хлынула в лес, прерывая в мгновение всякую жизнь.

Набухшая на черенке рельс зеленая почка – выросла в стремительный поезд.

– А что потом случилось с княжной?

Лобастый тепловоз пронесся мимо, толкая впереди себя горячий воздух. И уже привычно стучали железные молотобойцы на стыках.

Сквозь страшно-отчетливое мелькание колес летели яркие обрубки сосен на другой стороне просеки.

Из окон вагонов смотрели на молодых людей пассажиры с вялым дорожным любопытством.

Поезд прошел. Наступила оглушительная тишина.

– Она ехала с адмиралом в поезде…

Юности свойственно облачно омрачаться в солнечную пору, когда невозможно быть счастливым, если кто-то и где-то несчастен. Причем этот «кто-то» может быть даже из другой эпохи, но с родственной душой! Таково уж требование влюбленности: не будет сама собою, если не станет чудом и не воскресит любовь адмирала и княжны, и не найдет в теперешнем мире доказательств той любви. Да и как же иначе? Мир, забывший прежнюю любовь, – разве сможет принять новую?

Мы шли и удивлялись, что могли лежать рядом в старом роддоме и даже кричать «на пару».

– Нет, ты лежал зимой, а я – летняя!

Солнце опустилось за осиновую рощу. Еще полчаса назад такое нестерпимое от лобовых лучей, теперь оно не мучило глаза, просачиваясь сквозь бордовую копоть на темных стволах. Словно млеющая краснота в щелях печного поддувала!

– Ты, правда, не хочешь видеть отца?

– А что я скажу? Верни мне детство? Сравни, какой я получился, с белого листа…

– Не любишь переделок? Все-таки он много для тебя значит.

– Душа человека неизменна! – вспомнились слова деда Егора.

– Значит, ваши – тоже.

– Вообще не понимаю, – сказал я, – как может рушиться мир или уходить земля под ногами.

– А я испытала потрясение!

– Какое?

– Не скажу.

Жидкие кустики бирюзовой полыни пробивались сквозь мазутный гравий железнодорожной насыпи, поднимаясь к рельсам. За ними карабкался подорожник с зернисто-початковым стеблем, а ниже виднелись трехпалые, с осенним багрянцем, листья земляники.

– В кафе, где я обедаю после студии, приходит один молодой человек. Каждый день. Только чтобы посмотреть на меня…

– Может, случайное совпадение.

– Я хожу в разное время, – уточнила она нетерпеливо.

– Сама, поди, не даешь слово вставить!

Оля даже не улыбнулась:

– Прикладываю палец к губам! И он понимающе кивает!.. У меня в студии амплуа роковых женщин!

– Да?

– Что, не похоже?

– Я тоже пробовал иконы писать…

– При чем тут иконы? – Она посмотрела на меня серьезно. – И как, получалось?

– Я их спрятал…

Солнце ушло за дальний рукав леса.

Есть в этом томительное любопытство – глядеть, как опускается червонная монетка солнца в копилку прожитых дней.

Оля спросила, куда мы идем. Она совсем не узнавала дороги нашего детства.

– Это во мне Сергей Сергеевич разглядел.

– Кто такой Сергей Сергеевич?

– Как говорят наши девчонки, моя первая любовь. Он ведет театральную студию.

Она резко остановилась, разводя руками:

– Знаешь, как он выбивает из нас фальшь? Представь, готовый спектакль, первая сцена, артисты на взводе. Поднимается занавес, а в зале «зрители» собрались вокруг говяжьей туши и с базарными криками! Бутафорская туша, мясник в фартуке, наглая толпа, а мы – на сцене должны играть в настоящем спектакле сквозь смех и обиду! Получалось – говорит Джульетта: «Пора кончать. Но вот кинжал по счастью». Из зала: «Коли вот здесь, жирнее мне кусок!»

– Да он новатор, этот Сергей Сергеевич!

У дороги попался большой белый камень, чуть вздрогнувший под моей ногой: «Так вот где таилась погибель моя!..»

– Это сцена?.. Тебе повода не давали!

Но удержаться не могла и продолжала: