Ноги из глины

У сержанта Колона и Шнобби, ко всеобщему облегчению, закончилось дежурство. Колону было особенно трудно смириться с мыслью, что надо продолжать расследование, после того как подозреваемый уже признался. Это грубо противоречило всему его жизненному опыту. Получил признание – и дело с концом. Колон и помыслить не мог, что признанию можно не верить. Не верить стоило тем, кто утверждал, что они невиновны. А виновные заслуживали доверия. Иначе сами принципы правоохранительной системы трещали по швам.

– Белая глина, – сказал Моркоу. – Мы нашли белую глину. Почти сырую. А Дорфл сделан из темно-красной, да к тому же он твердый, как камень.

– Лицо голема – последнее, что священник видел перед смертью, – заметил Ваймс.

– И я уверен, что это был Дорфл, – сказал Моркоу. – Но это не значит, что Дорфл – убийца. Думаю, что он пришел к старику, когда тот умирал, только и всего.

– Да? Но зачем?

– Я… я пока не понял. Но я знаю Дорфла. Он мне всегда казался очень кротким и добродушным.

– Он же на бойне работает!

– Возможно, не худшее место для кого-то кроткого и добродушного, сэр, – сказал Моркоу. – Так или иначе, я проглядел все архивы, какие мне только удалось найти, и непохоже, чтобы големы хоть раз на кого-то нападали. Такое ощущение, что они вообще никогда не совершали преступлений.

– Ой, да ладно тебе, – сказал Ваймс. – Всем известно… – Он уловил своим циничным слухом скепсис в собственном голосе и осекся. – Неужели и вправду никогда?

– Ну, люди обычно говорят, что у их приятеля есть друг, а у друга дедушка, так вот этот дедушка слышал, будто голем кого-то убил. Этим все и ограничивается, сэр. Големам не позволено вредить людям. Это прописано в их шхемах.

– У меня от них мурашки по коже, если начистоту, – сказал Ваймс.

– Не только у вас, сэр.

– Постоянно рассказывают, как голем учинил какую-нибудь ерунду, например, сделал тысячу чайников или выкопал яму в пять метров глубиной.

– Да, сэр, но разве это можно назвать преступной деятельностью? Это обычная забастовка.

– Забастовка? В каком смысле?

– В таком, что они бездумно выполняют распоряжения. Ну, знаете… кто-то кричит: «А ну иди делай чайники!», и голем идет делать чайники. Нельзя же его винить за то, что он слушается приказов? Но сколько именно сделать, никто не говорит. Никто не хочет, чтобы големы думали. Они и не думают – и тем самым добиваются своего.

– Они бастуют… подчиняясь?

– Это просто мои соображения сэр. Голему, наверное, они бы показались более осмысленными.

Оба инстинктивно обернулись и посмотрели на немую фигуру голема.

– Он нас слышит? – спросил Ваймс.

– Не думаю, сэр.

– Вся эта история со словами…

– Ну… мне кажется, что им кажется, будто мертвый человек просто потерял свою шхему. Вряд ли они понимают, как мы устроены, сэр.

– Я, капитан, тоже этого не понимаю.

Ваймс заглянул в пустые глаза голема. Голова Дорфла все еще была раскрыта, и свет проходил сквозь глазницы. Ваймс навидался на улице всяких ужасов, но недвижный голем нагонял на него страх. Легче легкого было представить, как его глаза вспыхивают, он встает и бросается вперед, размахивая кулаками, словно молотами. И это не просто игра воображения. Это как будто заложено в саму суть големов. Как будто внутри у них свернутая пружина, которая ждет часа, чтобы распрямиться.

«Вот поэтому мы их так ненавидим, – подумал Ваймс. – Они глядят на нас своими пустыми глазами, поворачивают нам вслед свои огромные лица, и кажется, будто они каждого из нас берут на заметку. А потом слышишь, что где-нибудь в Щеботане голем проломил кому-то голову, и в это сразу хочется поверить».

Внутренний голос, который обычно давал о себе знать глубокой ночью или, в былые дни, на полпути к донышку бутылки, добавил: «Учитывая, как мы к ним относимся, может, мы боимся, потому что понимаем: мы это заслужили…»

Нет… за этими глазницами ничего не прячется. Глина и волшебные слова, только и всего.

Ваймс пожал плечами.

– Я сегодня гнался за големом, – сказал он. – Он стоял на Бронзовом мосту. Проклятый истукан. Слушай, у нас есть признание и есть отражение в глазах покойного. Если ты не можешь этому противопоставить что-то более весомое, чем… чем чувство, нам придется…

– Что, сэр? – спросил Моркоу. – Мы с ним ничего уже не сможем сделать. Он мертв.

– Ты хочешь сказать, неподвижен.

– Да, сэр. Можно и так это назвать.

– Но если стариков убил не Дорфл, то кто?

– Не знаю, сэр. Но думаю, что Дорфл знает. Возможно, он шел по следам убийцы.

– Может быть, ему приказали кого-то выгородить?

– Не исключено, сэр. Или он сам решил.

– Эдак мы дойдем до того, что у них есть чувства. Кстати, куда подевалась Ангва?

– Сказала, что ей надо кое-что проверить, сэр, – ответил Моркоу. – Меня тут кое-что… озадачило. Вот это выпало у него из рук. – Он поднял какой-то крошечный предмет.

– Обломок спички?

– Големы не курят, сэр, и огонь им не к чему. Как-то это… странно, что у него при себе была такая вещь.

– О, – саркастически сказал Ваймс. – Улика.