Наступила долгая пауза. Через высокую стену доносились отдаленные звуки города, а с другой стороны скотобойни периодически слышалось встревоженное овечье блеянье. Дорфл стоял по стойке «смирно», продолжая сжимать свой страшный нож и таращась себе под ноги.
– Это что, тролль, из которого попытались сделать человека? – прошептала Шельма. – У него такие
– Это не тролль, – ответила Ангва. – Это голем. Человек из глины. Механизм.
– Но он выглядит как самый настоящий человек!
– Потому что это механизм, сделанный под человека. – Ангва обошла вокруг голема. – Я хочу проверить твои шхемы, Дорфл, – сказала она.
Дорфл отпустил козла, поднял свой нож и с размаху вогнал его в огромную колоду для рубки мяса, прямо рядом с Шельмой, заставив ее отскочить в сторону. Затем голем взял грифельную дощечку, которая висела на веревке, переброшенной через его плечо, отцепил карандаш и написал:
«Хорошо».
Когда Ангва вскинула руку, Шельма вдруг заметила, что лоб голема пересекает странная тонкая линия. А потом, к ее ужасу, верх големьей головы внезапно откинулся. Однако Ангва, нисколько этим не обеспокоенная, засунула туда руку и вытащила желтоватый свиток.
Голем застыл. Глаза потухли.
Ангва развернула бумагу и пробежала глазами по строчкам.
– Та же религиозная белиберда, – пожала она плечами. – Как всегда. Останки древней и давно мертвой религии.
– Ты убила его?
– Нет. Нельзя отнять то, чего нет.
Она положила свиток обратно, закрыла и защелкнула верхушку головы.
Голем ожил, и глаза его опять засветились.
У Шельмы перехватило дыхание.
– Что ты
– Объясни ей, Дорфл, – велела Ангва.
Толстые пальцы голема на удивление быстро задвигались, и на дощечке стали появляться строчки:
«Я – голем. Я сделан из глины. Моя жизнь – в словах. От слов назначения в моей голове я получаю жизнь. Моя жизнь – это работа. Я подчиняюсь приказам. Никогда не отдыхаю».
– Что это еще за слова назначения?
«Специальный текст, лежащий в основе веры. Голем должен работать. У голема должен быть хозяин».
Козел улегся рядом с големом и принялся жевать жвачку.
– Было совершено два убийства, – сказала Ангва. – Я уверена, что по крайней мере одно из них было совершено големом. Ты можешь как-нибудь прояснить ситуацию, а, Дорфл?
– Извини, я не поняла, – перебила Шельма. – Ты говоришь, что… этим истуканом двигают слова? Ну, то есть…
– А почему бы и нет? В словах
– Но это же рабство! – воскликнула Шельма.
– Да что ты! С тем же успехом ты можешь назвать рабыней дверную ручку. Итак, Дорфл, у тебя есть что сказать?
Шельма продолжала смотреть на огромный нож, торчащий из колоды. Сейчас ее голову, как и голову голема, тоже наполняли слова – слова типа «длинный», «тяжелый» и «острый».
Дорфл ничего не ответил.
– Как давно ты здесь работаешь, Дорфл?
«Вот уже триста дней».
– У тебя бывают выходные?
«Смеешься, да? Зачем мне выходные?»
– Я имею в виду, ты все свое время проводишь на бойне?
«Иногда я разношу товар».
– И встречаешься с другими големами? А теперь слушай меня, Дорфл. Я
Голем пожал плечами.
«Невозможно отнять то, чего нет», – написал он.
Ангва вскинула руки.
– Я просто пытаюсь решить проблему цивилизованным способом! – воскликнула она. – К примеру, я могу конфисковать тебя прямо сейчас. По обвинению «ты чинил препятствия следствию, а у меня выдался тяжелый день, и меня наконец все достало». Ты отца Трубчека знаешь?
«Старый священник, что живет на мосту».
– И откуда ты его знаешь?
«Доставлял туда товар».
– Его убили. Где был ты во время его убийства?
«На бойне».
– Но откуда ты знаешь, когда именно его убили?
Некоторое время Дорфл стоял в сомнении. Следующие слова были написаны очень медленно, как будто переходили на табличку лишь после тщательного обдумывания.
«Это наверняка случилось недавно, поскольку вы крайне возбуждены. А в течение последних трех дней я работал здесь».
– Все время?
«Да».