Ноктэ

– Тебе нужно больше есть, – говорю я ему.

– Я знаю.

– Давай ложиться спать, Финн, – предлагаю я.

Он кивает и забирается в мою постель. Я накрываю его пледом, прежде чем сама свернусь калачиком рядом. Он засыпает очень быстро и теперь лежит абсолютно неподвижно.

Прямо под ним, между моими матрасами, покоится его дневник. Я знаю, что должна заставить себя прочитать больше записей, как бы сильно они меня ни пугали. Мне нужно узнать правду.

Что-то беспокоит его, зовет изнутри, и в конце-концов приведет к полному безумию… Если я не положу этому конец.

24 Viginti quatuor

Финн

Мне не спится. Это проблема. Мне редко удается выспаться, и моя бессонница доводит меня до предела. Глаза покраснели и горят, но сон все не приходит.

Даже сейчас Калла наблюдает за мной, смотрит, все ли со мной в порядке, ждет, пока я усну. Мне не остается ничего, кроме как притвориться. Я делаю вид, что сплю.

Однако же я лжец и прекрасный актер.

Вместо живительного сна меня со всех сторон окутывает облако из голосов.

ОнаНеЗаслуживаетТебяНеЗаслуживаетНеЗаслуживаетНеЗаслуживает. ТыНеВидишь? КакТЫЭтогоНеВидишь? КакТЫЭтогоНеВидишь? ОнаНеЗнаетОнаНеЗнает. НеЗнает.

Они свистят и нашептывают, воют и кричат, и мне с трудом удается не вздрогнуть в своем артистично обыгранном сне. Мне хочется расцарапать свою кожу, чтобы избавиться от них, мне хочется завопить. Но я держу себя в руках. Несмотря на все это, я лежу неподвижно, как труп, и тихо, как призрак.

Serva me, servabo te. Serva me. Serva me. Serva me.

Спаси меня, и я спасу тебя.

Я спасу ее. Спасу. Спасу. Спасу.

На этот раз внутри меня звучит мой собственный голос, прямо сейчас он лидирует над остальными, он звучит громко, чисто, он – самый важный среди всего моего безумия. Я могу заглушить их на время, но этого времени достаточно на осуществление задуманного. Его вполне достаточно для ее спасения.

Мой секрет откроется всем. Но прежде, чем это случится, я спасу ее.

Я сделаю это.

25 Viginti quinque

Калла

Я крепко сплю всю ночь, и когда, наконец, открываю глаза, Финна уже нет в кровати. Это первое, что я замечаю.

Второе, на что я обращаю свое внимание, – фортепианная музыка.

Учитывая тот факт, что сегодня точно не день чьих-то похорон, это довольно странно. Мама была единственной в нашей семье, кто умел играть.

Я выползаю из постели и иду по ступенькам, а затем прокрадываюсь в молельню, не имея никакого представления о том, что я увижу в следующую минуту. Но мои ожидания не оказались даже примерно близки к реальности.

Дэр сидит за фортепиано, а свет из окна, расположенного под потолком, обрамляет его фигуру и отражается от темных волос, словно сам Бог выбрал его для игры на этом инструменте. Глаза сосредоточенно сомкнуты. Он играет так, словно музыка проходит сквозь него подобно крови или воздуху. Словно музыка – его жизнь.

Я опираюсь на дверную раму, наблюдая за тем, как его руки плавно скользят по клавишам, извлекая из них музыку с ловкостью опытного музыканта. Я не могу узнать песню, но она звучит прекрасно, тревожно и печально.

Она идеально подходит для этого места.

И несмотря на то, что Дэр одет в темные джинсы, уютную черную футболку, а на его среднем пальце стильное серебряное кольцо, он прекрасно сочетается с этим залом.

Он играет на пианино именно так, как нужно.

Благоговейно.

Здесь, в молельне, к окружающему нас пространству принято относиться исключительно с благоговением. Эта комната, с ее атмосферой тихого умиротворения, как нельзя лучше подходит для оказания последних почестей умершим.

На минуту я закрываю глаза, не в силах остановить поток мыслей, в которых он пробегает по моему телу своими пальцами так же, как сейчас ласкает клавиши. Мои мысли напоминают прелюдию. В них он прикасается ко мне каждую ночь. В них мое тело принадлежит ему, и я наслаждаюсь этим. Теперь же я воскрешаю эти картинки в своей памяти, и мои щеки загораются ярким румянцем, когда я представляю, как его пальцы движутся по моим бедрам, затем вверх по животу, задерживаются на груди. Мои губы подрагивают в ожидании его поцелуя. Дыхание сбивается, и я нервно провожу языком по губам. Лицо горит, словно у меня жар.

Только теперь я понимаю, что музыка прекратилась.

Я замечаю, что лицо Дэра повернуто в мою сторону, и он внимательно на меня смотрит. В его глазах играет изумление, словно он каким-то образом прочитал мои мысли.

– Привет, – начинает он разговор. – Надеюсь, я не разбудил тебя своей игрой? Твой папа сказал, что я могу войти и выпить немного апельсинового сока. А потом я увидел пианино… и вторгся на вашу частную территорию. Прости.

Своим акцентом ему удается сгладить все острые углы. Да и сам факт, что он играет на фортепиано. Честно говоря, это делает его самым привлекательным мужчиной из ныне живущих.