Минута за минутой, и мое возбуждение от пребывания вместе с Дэром у него дома сменяется ощущением влажного морского воздуха.
– «Айрдейл» сел на мель в 1906-м, – рассказываю я ему, пока мы прогуливаемся по побережью. – Хвала небу, никто не погиб. Команда корабля ждала несколько недель подходящей погоды, чтобы вернуть корабль в море, но задняя часть настолько глубоко просела в песок, что у них ничего не вышло. С тех пор он всегда находится на этом месте.
И вот теперь мы стоим перед ним, мачты и каркас корабля торчат из песка, и кажется, устремлены куда-то в небо. Дэр протягивает руку и проводит по одной из стен корабля, той же рукой он совсем недавно касался моих бедер, таким же самым движением, спокойным и благоговейным.
Я с трудом сглатываю комок в горле.
– Здесь обычно проходят обряды посвящения, – объясняю я. – Школьники прогуливают занятия и приезжают на это место со своими друзьями.
– Значит, вы с Финном часто бывали здесь? – спрашивает Дэр, словно он только что прочитал мои мысли, но в его вопросе нет снисходительности, а только чистое любопытство.
Я киваю.
– Да. Обычно мы останавливаемся, покупаем кофе и приходим сюда посидеть. Это прекрасный способ убить время.
– Так покажи мне, – просит меня Дэр и ведет меня за руку по узкой береговой линии.
Мы садимся на влажный песок и смотрим на погибший корабль, способный даже после смерти противостоять океану с его буйными волнами и крикливыми чайками.
– Должно быть, здесь было здорово в детстве? – интересуется Дэр, уставившись на линию горизонта.
Я киваю.
– Да. С этим мало что может сравниться. Свежий воздух, открытая вода… Было бы еще лучше, не оставайся я все детство в похоронном бюро.
Мне становится смешно от собственных слов, но Дэр смотрит на меня очень внимательно.
– Это правда было так тяжело? – серьезно спрашивает он, но не без нотки любопытства в голосе.
Я молчу, не с силах ответить сразу. И правда, было ли это так тяжело? Разве жизнь в одном доме с похоронным бюро сделала мою судьбу такой сложной? Или причина крылась в заболевании моего брата, которое, по сути, и отгородило нас от ровесников?
Я пожимаю плечами.
– Не знаю. Мне кажется, все, в той или иной степени, сыграло свою роль.
Дэр кивает, просто принимая факт, что иногда в жизни такое случается. Это головоломка, состоящая из миллиона мелких деталей, и если одна из них оказывается бракованной, то весь конструктор рушится.
Например, как сейчас. Всего пара часов прошла с того момента, как я лежала перед ним обнаженная, а теперь мы сидим здесь и разговариваем как ни в чем не бывало.
– Ты когда-нибудь задумывалась о переезде? – спрашивает он после небольшой паузы. – Я имею в виду именно сейчас, чтобы отдохнуть от этого всего… От всего, что связывает тебя со смертью.
Я тяжело сглатываю, потому что, совершенно очевидно, в течение нескольких лет я только об этом и мечтала. Уехать куда-нибудь, подальше от похоронного бюро. Но со мной всегда был Финн, поэтому покинуть это место раньше не было никакой возможности. А теперь мы отправляемся в колледж, но мой брат все равно будет жить отдельно, далеко от меня.
– Я уезжаю в колледж этой осенью.
– А, точно! – отвечает он, отклоняясь немного назад и опускаясь спиной на разбросанные повсюду щепки. – Ты чувствуешь, что готова к этому? После всего произошедшего.
– Мне приходится быть готовой к этому, – произношу я. – Жизнь не останавливается после чьей-то смерти. Это один из уроков, который преподали в похоронном бюро.
Вот и после смерти мамы мир продолжил свое бесконечное вращение.
Он снова кивает.
– Да, полагаю, ты права. Но иногда очень хочется, чтобы жизнь можно было поставить на паузу. По крайней мере, так было у меня. Мне казалось несправедливым, что моя мать просто взяла и исчезла, хотя все остальные продолжали вести себя, будто ничего не случилось. Магазины продолжали работать, продавая безделушки, самолеты взлетали в небо и совершали посадки, корабли пересекали моря… Мне казалось, что я единственный в мире, кто переживает утрату потрясающего человека.
Его уязвимость внезапно оказывается на поверхности, и это глубоко трогает мою душу, заставляя задуматься о том, чему раньше я не придавала значения.
Я поворачиваю свое лицо в его сторону, желая тоже кое-чем поделиться. Это будет честно.
– Некоторое время я была ужасно зла на стариков. Знаю, это глупо, но когда я встречала на улице пожилых людей с тростью или кислородным баллоном, я была в ярости, что смерть забрала мою маму, а не их.
Дэр широко улыбается, и от этого на всем пляже становится светло.
– Тебя можно понять, – говорит он мне, – это вовсе не глупо. Твоя мама была слишком молода. А как ты знаешь, гнев является одной из ключевых стадий принятия.