Ноль друзей

И если подросток или молодой человек все‑таки решается завести разговор о своих бедах, за это нужно хвататься сразу. Хуже всего – преуменьшать проблему или напоминать человеку о том, что он мог бы еще сам попытаться подойти к кому‑то поболтать или подумать о новом увлечении. Или же высказаться, дескать, будут у тебя друзья, не переживай. Если подросток действительно набрался духу прийти и попросить помощи, он, скорее всего, уже много раз все эти дельные советы слышал и ни один из них ему не помог. Как сказал 13‑летний подросток:

«Я пытался, пытался, чего только не делал. И подходил, и что‑то говорил, и про телевизор разговоры заводил. Но никто же не отвечает. Они даже не слушают. Наверное, я такое г…но, что лучше быть одному. Просто это так… погано».

Ощущение такое, будто бьешься головой об стену. Иногда кажется, что лучше уж биться головой об стену, чем постоянно слушать бессмысленные советы и все равно оставаться в одиночестве – неудачником, объектом для жалости и насмешек, человеком, который все больше превращается в изгоя и которого пытаются обходить стороной. Или даже не замечают его существования. Он – призрак, как описывают свое состояние многие одинокие.

Черстин была именно таким призраком в младшей школе. Она пришла новенькой в четвертый класс после того, как ее мама решилась на развод и переехала жить в маленький городок. К четвертому классу все дружеские компании и приятельские кружки обычно уже сложились и их участники сблизились настолько, что никакие перетряски невозможны. Эти группы активно сопротивляются любому внешнему воздействию: школа – гадость, учителя – дураки, а родители не понимают, что их маленькие принцессы и принцы становятся подростками, – и единственное, что дети могут сделать по‑своему, – решить, кого они принимают в свою компанию, а кого нет.

Черстин пыталась быть вежливой и дружелюбной и не причинять беспокойства ни учительнице, ни одноклассникам, ни маме – вообще никому. У мамы и без того хватало сложностей, а учитель не мог принимать ничью сторону, да Черстин и не требовала особой опеки. Но девочку не принимали в компанию, и над ней все чаще посмеивались на переменах – другие дети узнали откуда‑то, что ее мама в депрессии, «чокнутая». Выдерживать такое отношение к себе день ото дня становилось для Черстин все труднее. Одинокие слезы в туалете не приносили облегчения, как и то, что на переменах она пытались незаметно стоять в углу примыкавшего к парку двора.

В конце учебного года Черстин рискнула обратиться к учительнице за помощью. Учительница сказала, что нужно сохранять бодрость и быть дружелюбной, вот и все. Черстин ведь ничем от других школьников не отличается, и что она, учительница, может сделать, если о маме Черстин сплетничают, Черстин ведь и сама, наверное, это понимает.

В следующий раз Черстин обратилась за помощью к медсестре, уже в шестом классе. На запястьях и с внутренней стороны локтевого сгиба виднелись длинные алые шрамы и даже незарубцевавшиеся раны. Медсестра отнеслась к ее словам серьезно и собрала попечительский совет. Дело приняло большой размах, и в совещании попросили поучаствовать, в числе прочих, директора, учительницу и социальных работников.

Черстин пришла с мамой, все присутствующие были серьезны и неулыбчивы. Ситуацию долго и усердно обсуждали со всех сторон: кто несет ответственность, кому нужно заняться этим вопросом, кто виноват, кто пострадавший и как эту проблему нужно решать? Но под проблемой они понимали не то, что Черстин одинока и облегчает свое состояние, нанося себе порезы, а то, что репутация школы оказалась под угрозой. Слухи об этом разлетятся мгновенно, начнутся звонки от родителей, которые не без причин будут беспокоиться за собственных отпрысков.

То, что мальчик или девочка режет себя, зачастую воспринимают как заразную болезнь. Или считают, что такие дети опасны для других. На самом деле единственная угроза в том, что констатация порезов заставит окружающих испытать чувство вины за неоказание помощи ребенку в тяжелой ситуации. Вероятность того, что подросток поранит, например, одноклассников, столь же ничтожна, сколь и вероятность прямого попадания молнии. Если подросток решил, что причина плохого настроения в нем самом, и хочет поэтому причинять себе физическую боль, чтобы ненадолго заглушить ею боль душевную, то для других он явно не опасен.