Номер 16

Там были только кости. Коричневые, в пятнах, а вовсе не белые, какими обычно их представляют. И как раз в этот миг женщина наклонилась и протянула руки к коляске. Она сняла с купола черную вуаль и сунулась внутрь, причем кости громыхнули, как будто бы тонкие пальцы были унизаны деревянными кольцами. Этот звук показался мне еще страшнее самого зрелища. А при виде содержимого коляски я не сдержалась. Помню, я услышала собственный визг со стороны, словно кричал кто-то другой. Голос просто не был похож на мой.

Наверное, я потеряла сознание, потому что, когда очнулась, лицо согревали солнечные лучи, а женщина с жуткой коляской исчезла. Ко мне подошел бродяга и спросил, что со мной. Он тоже меня напугал, и я кинулась домой вся в слезах.

Через неделю я предприняла еще одну попытку. Я собиралась сначала сесть на поезд до Брайтона с вокзала Виктории, затем перейти реку по Альберт-бридж, который не могу преодолеть уже несколько лет. Но соглядатаев оказалось еще больше. Они поджидали меня.

Рядом со станцией Виктория меня поприветствовал некто сутулый в фуражке. Из-под козырька виднелись только клацающие желтые зубы. А спустя три дня на Чейн-Уок у меня едва не разорвалось сердце, когда впереди вдруг возникли три маленькие безволосые девочки со странными деформированными головами, долговязые и тощие. На них были операционные халаты, завязанные на шее, и они исполняли жуткий танец на своих тонких, как спички, ногах прямо на тротуаре у меня перед глазами. Мне показалось, что под халатами тела их сшиты друг с другом. Но то, как они двигались…

Я пыталась обойти их и выбежать на мост, но тут увидела, как что-то зацепилось за дерево. Мне показалось, это змей, но нет, это было лицо. С язвочками от оспин на коже и без глаз. Оно болталось в ветвях, охваченное горем, и взывало ко мне.

Такое ощущение, будто я застряла в кошмаре и не могу проснуться. Вряд ли я еще раз отважусь двинуться в южном направлении. Там дела обстоят хуже, чем где-либо еще.

Конечно, я схожу с ума. Я понимаю. Точно так же, как и ты под конец, мой дорогой. Однако же мы оба знаем, где видели подобных персонажей раньше. Это он притащил их сюда, в дом, в наши жилища. Нам никогда не избавиться от них. Только не теперь, когда все сгорело».

Эйприл закрыла тетрадь. Уже два часа ночи, она не в силах читать дальше. Лилиан страдала шизофренией. Но почему болезнь так долго оставалась незамеченной, когда она наблюдалась сразу у нескольких докторов? Возможно, это был Альцгеймер. Кажется, при нем тоже мерещится всякое? Только вот знали ли в те времена о болезни Альцгеймера?

На площади под окном уже не ездили машины. Только шуршание шин по мокрой мостовой и составляло Эйприл компанию, пока она лежала в постели, включив все осветительные приборы. С такими тусклыми лампочками, что они едва освещали комнату. Эйприл теперь не знала, чего ожидать от больших платяных шкафов, она даже подумывала встать и запереть их дверцы на ключ.

Она перевела взгляд на потолок: краска вокруг люстры потрескалась. Эйприл трижды чувствовала, как куда-то проваливается, но каждый раз заставляла себя разлепить веки. Она ужасно устала, но не хотела засыпать, потому что во сне теряешь бдительность. Однако, когда глаза закрылись в четвертый раз, Эйприл уже не смогла вырваться из объятий Морфея.

Вдруг она услышала, как в далеком-далеком мире за пределами дремы открылась и закрылась дверь. Дверь внутри квартиры. Следом кто-то стремительно прошагал по половицам в коридоре.

Эйприл села на постели, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, а тело каменеет от испуга. Переводя взгляд на дверь, она краем глаза увидела зеркало, все так же развернутое к стене, и в нем – портрет Лилиан и Реджинальда. Еще долго Эйприл не могла оторваться от картины: там, где раньше было всего две фигуры, теперь стало три. И та, что появилась посередине, между двоюродной бабушкой и ее мужем, отличалась ужасающей худобой.

Глава двенадцатая

В полночь Сет все еще метался по комнате, бегал от холодных окон к теплой батарее и обратно. Его пальцы подносили к губам сигарету за сигаретой, пока не накатила тошнота и не стало тесно в груди.

Господи, он видит то, чего нет. Приехали!

Сет присел на край кровати и уставился в пол невидящим взглядом. Сердце билось слишком часто. В подмышках стыл кисло пахнущий пот. Сет поднялся и снова зашагал по комнате. Наконец собственное мельтешение сделалось невыносимым, и тогда он настежь распахнул окно, чтобы глотнуть из темноты сырого воздуха. Он отрезвил настолько, что Сет захотел немедленно бежать из своей комнаты, вырваться на волю, нестись прочь, лишь бы заглушить гул сердитых пчел, поселившихся у него в голове и груди.