Номер 16

Однако он не рискнул уйти дальше уборной на первом этаже, где пришлось собрать все оставшиеся силы, чтобы простоять столько, сколько требовал процесс мочеиспускания. Когда последние прозрачные капли канули в забитый разбухшей туалетной бумагой унитаз, тревожные мысли о мире за стенами паба и о том, что может поджидать его на углу улицы, погнали Сета вверх по лестнице, обратно в комнату. Под желтым потолком колыхалась густая пелена табачного дыма.

В надежде успокоиться Сет заговорил сам с собой, но шепотом, чтобы не услышали соседи. Он, словно мантру, повторял простые предложения, как будто речевая деятельность была чрезвычайно важна; будто могла удержать его тело от взлета под потолок, где оно стало бы корчиться в клубах дыма и раздирать собственное брюхо длинными грязными ногтями, чтобы покончить с царящим внутри хаосом.

Сет пытался отвлечься. Необходимо срочно придумать что-нибудь, чтобы дать выход электричеству, скопившемуся под кожей, пока его живот, а затем и все тело не воспламенились. Сет вспомнил снимок женской ноги, которая торчала из кучи золы рядом с газовой плитой. В детстве он видел эту картинку в книге о непостижимых явлениях. Если кто и способен испепелить себя одной лишь мыслью или переживанием, то это он.

Сет хмыкнул.

Бессмысленно сопротивляться желанию, которое копилось внутри так долго. В последнее время оно снова начало потихоньку вскипать и вот теперь прямо-таки бурлило. И не размышляя больше, к чему это приведет, кому нужно и что означает, Сет открыл картонные коробки, полные бумаги, красок, карандашей, и в воздух поднялось облачко пыли.

Сет взял толстый кусок угля, большую папку для набросков, и его сейчас же захватила лихорадка созидания. Он прерывался только для того, чтобы размять скрюченные пальцы и немеющие запястья. Останавливаясь перед столом или усаживаясь на пол со скрещенными ногами, он выставлял перед собой лист в поисках наилучшего освещения или передвигался, чтобы утихомирить боль в вялых нетренированных мышцах, но при этом ни на секунду не переставал работать.

Яростно, спешно, не раздумывая, Сет выплескивал образы на бумагу непрерывным потоком, словно какое-то колоссальное, все нарастающее внутреннее давление отыскало крохотную дырочку, лазейку к свободе, и ручеек превратился в лавину.

Выдергивая из папки один лист за другим, кидая наброски рядом с собой на жесткий ковер, он порождал все новые и новые рисунки в попытке придать очертания, выражения давившим на него лицам, образам и кошмарам или же в точности запечатлеть свои сны. Когда руку накрепко сводило судорогой, Сет стискивал от боли зубы, силясь сохранить толпу персонажей в своем воображении: он боялся, что те растворятся раньше, чем карандаш зафиксирует их в линиях и штрихах хотя бы частично.

Он казался мимолетным и ужасающе живым, этот мощный водоворот образов, звуков и запахов, круживший его. Сет был уверен, что никогда еще не воображал ничего столь значительного с такой отчетливостью и силой. Это было ни на что не похоже. Господи, он обрел самобытность!

Делая короткие перерывы, чтобы сменить позу, Сет оглядывал получившиеся рисунки, разбросанные по всему грязно-коричневому ковру, и каждый раз вздрагивал, поражаясь абсурдности и нечеловечности того, что запечатлел. Он остановился только тогда, когда карманный будильник показал восемь. Все еще ослабленный болезнью и обалдевший от недосыпа, Сет рассеянно выронил карандаш и упал на постель.

Булькнув, включились батареи центрального отопления. Наверху заиграло радио. Но стоило Сету погасить лампу, как в следующий миг он уже спал, так и не сняв уличной одежды.

– Нам нельзя здесь находиться.

– Я хотел кое-что показать тебе.

Шепот Сета звучал в сыром воздухе напряженно и торопливо.

– Это же чужая квартира, частная территория.

Сет стоял рядом с мальчиком в капюшоне на свободном пятачке пола на чердаке.

– Мы можем ходить куда захотим.

Потолок под сводом крыши загибался полукругом. Было темно, но сквозь одинокое стрельчатое окно над кроватью просачивался мутноватый желто-серый свет. Мерцание проходило сквозь подтеки на оконном стекле, и хотя казалось, что оно умирает там же, рядом с подоконником, задушенное завесой спертого воздуха и тенями обшарпанных стен, его все-таки хватало, чтобы различить очертания мебели и мусор на полу. Черные споры грибка проступали из-под слоя краски, а ковер был такой колючий, что хрустел под ногами, словно засохшие крошки. Когда глаза привыкли к сумраку, Сет разглядел больше. Гораздо больше.

Молочные бутылки разной степени опустошенности торчали среди растрепанных газетных кип, разбросанной одежды, разнородных столовых приборов и кухонной утвари, грязных тарелок и стальных кастрюль, тусклых от жира и пыли, от которых поднимался почечный запах. Зажмурив глаза, Сет закрыл рот и нос рукавом в тщетной попытке не пустить вонь в легкие.

– Мне показалось, тебе стоит это увидеть.