Читаем Нора, или Гори, Осло, гори полностью

Я вернулась домой, где меня встретили пустующая летом дедушкина квартира и обильные месячные. Киста, о которой я почти забыла, прозрачный пузырек внутри, превратилась в мощный генератор боли, набирающий обороты. Сердце колотилось в груди, генератор трясся все сильнее и сильнее, а потом внезапно замер, и в мире не осталось ничего, кроме боли. В глазах потемнело, побелело, пошло вспышками. Я лежала на диване, чувствуя, как из меня вытекает жизнь. Киста должна была рассосаться сама по себе, она была неопасная, просто пузырек с жидкостью внутри. Балконная дверь была открыта, и лоб саднило от ветерка. Я утешала себя тем, что это не опасно, просто больно. Снова и снова напоминала себе: это просто боль. Просто боль. Только боль и ничего больше.

Сравнительно недавний общественный интерес к месячным мало уделял внимания болезненному аспекту, больше визуальному: картинки в социальных сетях изображали женщин с раздвинутыми ногами, гордо демонстрирующих кровь на трусиках, ниточки от тампонов на фоне дряблых бедер, менструальные чаши между тонкими пальцами с безупречным маникюром. Я обливалась потом на диване. Чаша. Чашка. Кто в здравом уме способен вставить себе внутрь чашку и ждать, пока она наполнится кровью? А потом варить ее в кастрюле на плите? Даже у Куллы-Гуллы[10] дела с интимной гигиеной обстояли получше. Может, она отскребала свои вязаные прокладки чистым шершавым камнем. Почему никому из художников комиксов не пришло в голову изобразить это? Казалось, что все женщины-художники Мальмё поставили себе задачу уничтожить табу, связанные с месячными, выпуская в неделю по новой графической антологии. Чем их не устраивало плакатное искусство семидесятых? Недостаточно откровенно для сконских графиков? Реши они изобразить свои испражнения, и то было бы занятнее.

В вопросе менструации можно было выделить три общественных движения. Первое призывало открыто обсуждать месячные, писать о них, говорить о них, стучаться в открытые двери… Второе объединяло помешанных на физиологии и гормонах. Третье, с самым сильным лобби, возносило месячные до небес и утверждало, что циклы луны отделяли «нас» от мужчин с их неизменным стилем жизни. Но если это такой важный вопрос, то почему никто не обсуждает, что женщина чувствует в этот период?

Несколько месяцев назад, когда я была на осмотре у гинеколога и на туманном экране ультразвука обнаружилась киста, врач была довольна. Она нашла проблему и заверила меня, что та исчезнет сама по себе.

– Такие маленькие кисты проходят сами, – объяснила она, крутя металлическим прибором у меня в вагине. Ощущение было, что он достает до самых легких. – Они совершенно неопасные.

Маленькая неопасная киста тем не менее причиняла жуткую боль, так что врач прописала мне мощное болеутоляющее – напроксен.

– Но меня давно уже мучает боль, – сказала я. – Я уже принимала напроксен.

Гинеколог еще повертела прибором внутри, тыкаясь мне в сердце, в горло.

– И вам помогло?

Когда я сказала «нет», она нахмурилась и записала меня в очередь на прием к специалисту по эндометриозу. Я подумала: слава богу. Но в душу закрались сомнения.

Я слышала об эндометриозе и видела кампанию, в которой смелые девушки из Берга позировали в футболках с надписью «Не просто менструальная боль». Участницы стремились привлечь внимание к проблеме и требовали от работодателей и профсоюзов особых условий для женщин с эндометриозом. Они описывали невыносимую боль, расстройство желудка, сексуальные и гинекологические проблемы – множество проблем. Иногда я испытывала боль во время месячных, но я не застревала в общественных туалетах с диареей и не заливала стулья кровью. Почему-то я считала, что ко мне все эти рассказы не имеют никакого отношения. Мою подругу Виде рвало от боли во время месячных. Со мной такого не случалось. Так, может, у меня нет эндометриоза?

Очередь на прием к специалисту была длинная. Экстремально неопасную кисту обнаружили в мае, сейчас шла последняя неделя июля, и я едва могла пошевелиться от боли. Чувствовала, как ткани разрываются внизу живота, вызывая яркие, жгучие приступы боли. И ничего нельзя было поделать. Ни одно лекарство – по рецепту или без – не помогало. Боль отдавалась в онемевших ногах и спине. Я уже давно отказалась от универсального совета двигаться, чтобы отвлечься от боли, потому что от физической нагрузки мне становилось только хуже. Сейчас даже поход в кухню был мне не под силу. Я бросила попытки противиться боли. Сдалась. Это неопасно. Это только боль при месячных. Это естественно. У меня такое уже много лет. Или они все-таки стали болезненнее? Я пыталась припомнить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза