Читаем Нора, или Гори, Осло, гори полностью

Как-то обычным вечером в среду я сидела в комбинированной столовой-спальне-гостиной Эмиля с ноутбуком. Эмиль готовил еду на кухне. Ему нравилось что попроще: по его мнению, творог подходил к любому блюду, как и ржаной хлеб. По праздникам ему хотелось глазуньи и безалкогольного пива. В тот вечер на ужин была паста. Эмиль и его приятели любили наполнить форму для выпекания вареными макаронами, залить парой литров томатного соуса, засыпать парой пакетиков тертого сыра и поставить в духовку. Называлось это блюдо «спагетти в духовке».

Прежде чем приступить к готовке национального датского блюда, Эмиль помог мне с домашним заданием по датскому языку. Мне нужно было зачитать на диктофон короткий текст про горы в Италии. Эмиль помог мне с долгим е в слове «горы» – bjergene и связкой между кратким и долгим i в слове Italien; показал, как надо опустить язык во рту для звука t, чтобы вышло идеальное придыхание. Преподаватель датского критиковал мои стокгольмские гласные, и я изо всех сил старалась от них избавиться. Звуки скользили во рту, новые и вкусные. Я как раз отправляла аудиофайл, когда пришло сообщение от моего приятеля Юхана: «Я только что слышал твое имя по радио». Я решила, что это шутка. «Ты имеешь в виду мой ник в Инстаграме?» Нет. Он слушал передачу о литературе. Я открыла сайт Шведского радио в интернете. Это была короткая рецензия на сборник стихов, тихо и незаметно вышедший месяц назад. Радиожурналист болтал и болтал: современная поэзия, юные голоса и т. д. и т. п. А потом прозвучало оно. Мое имя, мое стихотворение. Критик процитировал несколько строк – его датское произношение было еще хуже моего – в полном восторге. Ему хотелось познакомиться поближе с творчеством поэта Юханны Фрид. И тут я начала плакать, плакать, плакать. Эмиль пришел спросить, что случилось, – передник с датским гербом на груди, деревянная ложка в руках – и тут услышал отзыв по радио. Я не могла унять слез. Эмиль обнимал меня, и я заметила, что он тоже плачет, но это были другие слезы – те, что блестят в уголках глаз, прозрачные кристаллики. Слезы радости.

17

Бамс

Двумя днями позже Эмиль сказал, что звонила Нора. И даже не один раз, а два. Была пятница. Эмиль сидел у себя дома. Я лежала у себя на диване. После слов Эмиля расстояние до Веллингбю стало увеличиваться, пригород улетал от меня со скоростью ракеты, все сильнее отдаляя нас друг от друга. Наконец у меня появилась законная причина ненавидеть Нору. Она сама лезла на рожон.

– Оставь меня в покое, черт побери! – закричала я и отшвырнула телефон.

Я была вспыхнувшим сухим деревом. Скоро ветер раздует пламя, и я окажусь посреди лесного пожара. Или я была сумасшедшей поджигательницей? Я шаталась по квартире, била кулаками себя по бедрам, колотила в стены. Почему она хочет иметь все? Как она может получать все? Дай, и тебе воздастся. Нора была даром этому миру, а не ношей, она имела право получить все, что хочется. Я била себя кулаками по голове, по лбу. Ну так забирай его. Забирай этого урода. Папиного сынка. Я распахивала и захлопывала дверцы шкафа. Снова и снова. Езжай обратно в свое Осле. Езжай и трахай ее в задницу.

За окном начало темнеть. Ветер усиливался, небо почернело, словно в каком-нибудь глупом готическом романе девятнадцатого века. Сердце колотилось в груди, все вокруг стало красным, глаза в буквальном смысле застилало красной пеленой. Почему цвет злости – красный? Должен быть белый, цвет раскаленного железа, к которому невозможно прикоснуться. Для тела красный – нормальный и здоровый цвет, свидетельствующий о том, что все в порядке. Красные мышцы под кожей, розовые щеки, ярко-алая менструальная кровь – индикатор женского здоровья. А белый – предупредительный сигнал. Ток крови останавливается, и у мертвого человека белеет лицо. Высокое содержание белых кровяных телец говорит об инфекции. А синий? Синий – это цвет невинности. У мертвецов и тех, кто сильно замерз, синие губы. В норвежском флаге синий крест символизирует северные страны, неонацистский небесный свод. Я рухнула на пол, уткнулась лицом в колючий красный ковер, пованивающий кошачьей мочой. Зачем она звонила? Мне хотелось заглянуть в ее мозг, увидеть, что за тайный механизм там внутри. Хотелось протянуть руку и схватить ее за плечо. Встряхнуть ее хорошенько обеими руками. Почему она жила в Норвегии? Почему бы ей не переехать сюда? Почему бы не заразить мерзкими болезнями всю Скандинавию?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза