Дело шло к Рождеству. Точнее, сначала наступил декабрь, и Эмиль спросил, хочу ли я поехать с ним в Оденсе. В его семье на Рождество готовили «коричневую картошку» – вареную картошку, обжаренную в сливочном масле и сахаре. К ней добавляли щедрую порцию мяса – курицы или какого-нибудь четвероногого. Под густой коричневой подливкой. К мясу, картошке и соусу подавали еще… картошку фри. Ну и наконец, на Рождество можно было есть яблочные дольки и настоящие датские «эблескиве», а не мой шведский вариант, куда я по незнанию добавила яблоки и кардамон. Естественно, только с сахарной пудрой и вареньем. Эмиль рассказал, что после еды и перед раздачей подарков они совместно с родными пели рождественские песни. Я решила, что это шутка.
– Псалмы? – уточнила я. – Никаких… мирских песен?
Оказалось, что у них есть нотная тетрадка с разнообразным репертуаром, которую Свену когда-то подарили на работе. Я выслушала эту информацию в молчании. Эмиль спросил, как у меня дома встречают Рождество. Я задумалась. Песен мы не пели, это точно. Я постаралась объяснить Эмилю шведскую систему: ее определял тот факт, что раньше старый диснеевский мультик про Рождество показывали в сочельник в три часа дня; каждая семья сама решала, когда открывать подарки – до или после. Подумав, я добавила:
– А вечером показывают «Сочельник Карла Бертиля Юнссона», это мультик такой…
– В Швеции его тоже смотрят?
– Ну, это шведский мультфильм.
– Да? Я и не знал, в Норвегии его тоже показывают на Рождество.
– Ты его смотрел? – процедила я сквозь зубы.
Оказалось, что смотрел.
Эмиль праздновал Рождество в Осле. С отцом и матерью Норы, с братом Норы и даже с новым мужем Гуро Резиновым Тарзаном – как цивилизованно. Современные семейные отношения, достойные уважения и восхищения. Результат мирного развода без оскорбительных слов и непростительных поступков.
– Почему вы не праздновали Рождество у твоих родителей?
Родителям Норы хотелось, чтобы она приехала домой на Рождество. И они поехали вместе с Эмилем. Разумное объяснение. Мне было нетрудно представить это Рождество в Осле. Красная скатерть, гиацинты, жаркое, горящий камин. Наверно, выложенный плиткой. На столике – стеклянная статуэтка тетерева. Дядюшка, учившийся в Высшей торговой школе, поднимает его и восклицает:
В комнате играет легкий джаз.
Отец хлопает Эмиля по спине и предлагает аквавит. Мать с любовью выбрала рождественские подарки. Нора получает новый
Я могла дать Эмилю Карла Бертиля Юнссона, но не могла дать ему рождественский уют в Осле. Никакого семейного ужина, никакого тестя в расслабленном костюме. Осознание было словно пощечина. Для меня не было новостью, что я не могу предложить Эмилю семью, как у Норы, но все равно у меня перехватило дыхание. Легкие хотели сдаться, наполниться водой. Хотели затащить меня на глубину. Что может дать тот, у кого ничего нет, тому, у кого есть все?
– Тебя расстраивает, что я не могу предложить тебе семейное Рождество? – спросила я.
Эмиль кротко улыбнулся и покачал головой.
– Нисколько, – ответил он.
У него была красивая улыбка. Ровные белые зубы.
– Ты уверен?
– Я там был не ради ее семьи, а потому, что хотел быть вместе с Норой.
Пауза.
Ну разумеется. Снова легкие. Не хотели продолжать. Зачем мне кислород, если я не Нора? Я понимала, что Эмиль хочет встретить с ней Рождество, понимала, что ее семья хочет того же. Они хотели наслаждаться ее непослушными золотисто-рыжими локонами, держать ее шелковистые руки в своих. Я бы тоже хотела. Или я хотела, чтобы меня пригласили? Имело бы тогда мое дыхание хоть какую-то ценность?
Мысли о том, кто еще способен быть таким круглым, наполненным, таким сверкающим и звонким. Хрустальный тетерев за двадцать тысяч норвежских крон стоил своего веса в золоте, несмотря на то, что норвежская крона потеряла в стоимости в последние годы. Шведская крона котировалась выше.
20
Мама Людвига Берит