Читаем Нора, или Гори, Осло, гори полностью

Дело шло к Рождеству. Точнее, сначала наступил декабрь, и Эмиль спросил, хочу ли я поехать с ним в Оденсе. В его семье на Рождество готовили «коричневую картошку» – вареную картошку, обжаренную в сливочном масле и сахаре. К ней добавляли щедрую порцию мяса – курицы или какого-нибудь четвероногого. Под густой коричневой подливкой. К мясу, картошке и соусу подавали еще… картошку фри. Ну и наконец, на Рождество можно было есть яблочные дольки и настоящие датские «эблескиве», а не мой шведский вариант, куда я по незнанию добавила яблоки и кардамон. Естественно, только с сахарной пудрой и вареньем. Эмиль рассказал, что после еды и перед раздачей подарков они совместно с родными пели рождественские песни. Я решила, что это шутка.

– Псалмы? – уточнила я. – Никаких… мирских песен?

Оказалось, что у них есть нотная тетрадка с разнообразным репертуаром, которую Свену когда-то подарили на работе. Я выслушала эту информацию в молчании. Эмиль спросил, как у меня дома встречают Рождество. Я задумалась. Песен мы не пели, это точно. Я постаралась объяснить Эмилю шведскую систему: ее определял тот факт, что раньше старый диснеевский мультик про Рождество показывали в сочельник в три часа дня; каждая семья сама решала, когда открывать подарки – до или после. Подумав, я добавила:

– А вечером показывают «Сочельник Карла Бертиля Юнссона», это мультик такой…

– В Швеции его тоже смотрят?

– Ну, это шведский мультфильм.

– Да? Я и не знал, в Норвегии его тоже показывают на Рождество.

– Ты его смотрел? – процедила я сквозь зубы.

Оказалось, что смотрел.

Эмиль праздновал Рождество в Осле. С отцом и матерью Норы, с братом Норы и даже с новым мужем Гуро Резиновым Тарзаном – как цивилизованно. Современные семейные отношения, достойные уважения и восхищения. Результат мирного развода без оскорбительных слов и непростительных поступков.

– Почему вы не праздновали Рождество у твоих родителей?

Родителям Норы хотелось, чтобы она приехала домой на Рождество. И они поехали вместе с Эмилем. Разумное объяснение. Мне было нетрудно представить это Рождество в Осле. Красная скатерть, гиацинты, жаркое, горящий камин. Наверно, выложенный плиткой. На столике – стеклянная статуэтка тетерева. Дядюшка, учившийся в Высшей торговой школе, поднимает его и восклицает: «Ei, kvar er den lekker!»[22]

В комнате играет легкий джаз.

Отец хлопает Эмиля по спине и предлагает аквавит. Мать с любовью выбрала рождественские подарки. Нора получает новый Macbook Air, курс вождения и шелковую пижаму. И новый абонемент в гольф-клуб Осло. Она закатывает глаза и вздыхает: «Папа! Что подарили Эмилю? Книгу? Безумно дорогой вязаный свитер? (по-норвежски он называется генсер, чудесный изысканный генсер). Эротические игрушки? Кнаусгора в кожаном переплете? Машину? Панорамное окно?»

Я могла дать Эмилю Карла Бертиля Юнссона, но не могла дать ему рождественский уют в Осле. Никакого семейного ужина, никакого тестя в расслабленном костюме. Осознание было словно пощечина. Для меня не было новостью, что я не могу предложить Эмилю семью, как у Норы, но все равно у меня перехватило дыхание. Легкие хотели сдаться, наполниться водой. Хотели затащить меня на глубину. Что может дать тот, у кого ничего нет, тому, у кого есть все?

– Тебя расстраивает, что я не могу предложить тебе семейное Рождество? – спросила я.

Эмиль кротко улыбнулся и покачал головой.

– Нисколько, – ответил он.

У него была красивая улыбка. Ровные белые зубы.

– Ты уверен?

– Я там был не ради ее семьи, а потому, что хотел быть вместе с Норой.

Пауза.

Ну разумеется. Снова легкие. Не хотели продолжать. Зачем мне кислород, если я не Нора? Я понимала, что Эмиль хочет встретить с ней Рождество, понимала, что ее семья хочет того же. Они хотели наслаждаться ее непослушными золотисто-рыжими локонами, держать ее шелковистые руки в своих. Я бы тоже хотела. Или я хотела, чтобы меня пригласили? Имело бы тогда мое дыхание хоть какую-то ценность?

Мысли о том, кто еще способен быть таким круглым, наполненным, таким сверкающим и звонким. Хрустальный тетерев за двадцать тысяч норвежских крон стоил своего веса в золоте, несмотря на то, что норвежская крона потеряла в стоимости в последние годы. Шведская крона котировалась выше.

20

Мама Людвига Берит

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза