Читаем Нора, или Гори, Осло, гори полностью

Размытое влечение. Вечное желание, заставляющее меня продолжать смотреть, потому что кнопки «Стоп» под рукой не было. Значение имели не столько сами снимки, сколько то, как я на них смотрела. Сам процесс разглядывания возбуждал. Я не знала, откуда оно взялось и из чего состояло, но знала, что оно заслоняет собой все остальное. Я словно уперлась взглядом в солнце, не видя больше ничего вокруг. Вот почему мне требовался другой человек, чтобы открыть глаза. Описанная другими, правда выступает наружу, как чернила на копировальной бумаге, если нажать как следует.

Этот взгляд так поглотил Нолан, что она не сомневалась: ее парень видит то же, что и она, – что Лина самая красивая девушка, какой он касался. Но это серьезный сбой в системе. Взгляды, изображения, субъекты находятся в постоянном движении, в вечно штормящем море.

Я все так же лежала на кровати.

22

…Можно было случайно поджечь волосы…

В конце ноября пришло письмо из больницы с новостью, что дата операции назначена на 19 января. Речь шла о лапароскопии. Хирурги должны были сделать небольшое отверстие и посмотреть, что творится внутри. В случае обнаружения эндометриоза они сразу уберут поврежденную ткань. Операция занимает около двух часов, так что вечером меня отпустят домой. Во всяком случае, это звучало неопасно. Даже здорово. Совсем маленькое хирургическое вмешательство, три иглы в живот… и все в порядке.

Мы оставили морозный Стокгольм и отправились в дождливую Данию, чтобы встретить Рождество в Оденсе. Поезд мчал нас через Швецию, отклоняясь на запад. Эмиль читал, я размышляла. Небольшая боль, небольшая тревога. В небольшом теле. Конечно, было приятно, что меня пригласили на Рождество, но и страшно тоже.

Что, если я буду с видом дикаря, выросшего среди волков, разглядывать нож и вилку и расспрашивать про датские традиции? Что, если родители Эмиля спросят, почему я не встречаю Рождество со своей семьей?

– Er hun børnehjemsbarn, den der Johanne?[26] – спросит Свен сына, когда они выйдут покурить.

Папа набил свою трубку.

– Nej nej, – со смехом ответит Эмиль, – hun har bare ikke nogen, der elsker hende[27].

В моем воображении на Солнечный холм медленно падал редкий для Дании снег. Отряхнув обувь, отец и сын возвращаются в тепло.

Эмиль заверил меня, что все будет не так. Его родители рады, что я приеду, они спрашивали, что в Швеции едят на Рождество.

Я задумалась. Что в Швеции едят на Рождество? Прошлое Рождество я отмечала в Лондоне. Предыдущее – у знакомых в Стокгольме. Два года назад – во Флориде, где, к сожалению, мучилась менструальными болями, потеряла сознание в дешевом секонд-хенде и почти не успела насладиться Майами. Я не помнила, что было три года назад.

Датское Рождество – это картошка, жаренная в сахаре, яблочные дольки, рождественские песни и вся семья в сборе. Вся семья Эмиля: сестры, кузины и кузены, бабушка. Масштабное мероприятие. Эмиль сказал, что мне необязательно ехать с ним, если для меня это чересчур. Я задумалась, куда еще я могла бы поехать.

Я внесла свою долю в покупку подарка родителям, купила дорогую шерстяную кофту ручной вязки для младшей сестры, постер с вернисажа в Упландс-Вэсбю для старшей. Все хорошо, бодрилась я. Я разучила датский псалом Julen har bragt velsignet bud. В Копенгагене купила бутылку шампанского в кредит: денег у меня не было.

Сочельник в Оденсе выдался ясный и солнечный. В зоопарк в этот день пускали бесплатно, так что мы взяли велосипеды и поехали. Земля была мокрой от дождя. Дул сильный ветер. Мне хотелось посмотреть на жирафов, львов и других экзотических животных, которых бессердечные датчане держат в клетке, покормить их арахисом через решетку. Приехав, мы влились в толпу семей с детьми, только чтобы обнаружить, что зоопарк закрывается через десять минут. Тогда мы поехали в собор и успели к службе. Пастор был в белом воротничке. Датчане чудовищно много болтали во время проповеди, посвященной детской радости при встрече Рождества. В общем, все было как в Швеции. Я расстроилась, что мы не спели Julen har bragt velsignet bud. Потом мы пили пиво в пабе, где нам разрешили курить внутри, поскольку официантке было лень отпирать веранду. Домой мы вернулись румяные от ветра, исполненные благоговения и пива «Туборг классик». Потом последовал праздничный ужин и картошка во всевозможных видах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза