Читаем Нора, или Гори, Осло, гори полностью

Публикации у Гуро появлялись с предсказуемой частотой, и мне не понравилось, когда в конце марта этот ритм сбился из-за внезапной поездки в Японию. Гуро отправилась в велотур по провинции с заездами в Токио, Осаку и так далее. И каждый камень в Японии нужно было перевернуть и запечатлеть навечно. Под надписями «For heavens Sake!» они с Гумми-Тарзаном поднимали бокалы, четкие, словно фигурки из комикса. На одном из фото она нарочито сексуально позировала в кимоно, а многозначительная подпись гласила: «Брела на восток, нашла приют, дали халат. И пиво. Кампай! #lovejapan». Ослепительная улыбка, ровные зубы. Что тут смешного? Ничего. Это было совсем не смешно. В поездке они отмечали день рождения Норы. Гуро запостила обычное фото, которое я теперь знала лучше, чем свое собственное. «23 года! С днем рожденья, милая Нора!» Нора улыбалась своей вечной улыбкой. Она не становилась ближе, но ее мама – да.

Дома солнце высвечивало четырехугольники на фасадах домов. В окне стоял букет увядших тюльпанов со времен операции.

26

Мать Гилберта Грэйпа

Эндометриоз был одинокой работой на полную занятость. С одной стороны, все произошло очень быстро. В один день я оказалась прикованной к постели. С другой стороны, с постели все, что было прежде, казалось одним мгновением. Впрочем, в этом не было ничего странного. Это была вершина кривой, пик подъема, начавшегося много месяцев назад. Лежание в кровати было результатом того, что эндометриоз по меньшей мере пятнадцать лет властвовал у меня внутри, результатом веры в то, что боль при месячных – это нормально, что месячные сами по себе – это свидетельство крепкого здоровья. Я хотела узнать, что произошло. Хотела понять. Я вступила в шведское общество больных эндометриозом, потом в датское, я читала статистику, научные отчеты. Вывод был однозначен и легко приложим ко мне тоже: в среднем на то, чтобы получить правильный диагноз, уходит восемь лет. Боль и дискомфорт принимают за симптомы других заболеваний – мочеполовых инфекций, проблем с кишечником, депрессии. Эндометриозом страдает в репродуктивном возрасте каждый десятый человек, родившийся с маткой. Заболевание хроническое: лекарств от него не существует. Последствий целое множество. Среди них можно отметить бесплодие, хронические боли, финансовые и социальные проблемы из-за долгих больничных и депрессию. Я чувствовала себя отверженной. Изгоем. Одиночкой.

Я обратилась к художественной литературе. Кто-то должен был писать об этой болезни. Кто-то должен был выразить свои переживания. Разумеется, существует множество книг о болезнях, например «Болезнь как метафора» Сьюзен Зонтаг, – но я не чувствовала, что они обращаются ко мне. Под конец я наткнулась на текст, опубликованный совсем недавно. Лина Данэм написала эссе The Sickest Girl[32], раскрыв всю правду о своей жизни с эндометриозом. Это эссе стало для меня откровением. Детально и жестко Данэм описывала непрекращающиеся кровотечения, воспаленные зубы мудрости, рвоту, поездки в отделение скорой помощи, галлюцинации после приема мощных обезболивающих. В одном месте Данэм описывает, как отец отвез ее в больницу с сильными болями при месячных, но врачи не могли понять, что с ней не так, и подозревали пищевое отравление или аппендицит.

My mother placed a pillow under my back, and I moaned in the guest room, where no one could hear me, my legs spread like a woman in labor[33].

Это неприятная, почти отвратительная сцена. Автор не сообщает, сколько ей было лет, но в ее описаниях угадывается юная девочка, слишком юная для беременности. И эта девочка широко раскидывает ноги, чтобы родить боль. В то же время в эссе чувствуется некий налет глянца. Данэм описывает, как она снимается в кино и сериалах, как родители забирают ее домой из колледжа на самолете, как она ездит в Лос-Анджелес. И, судя по всему, комната для гостей в их доме такая большая, что ее крики никого не беспокоят. В этой реальности я себя не видела тоже. У меня не было с ней ничего общего. Тогда я перешла к мемуарам Хилари Мэнтел Giving up the Ghost[34]. Мэнтел описывает, как она жила с непрестанной болью, пока врачи в начале восьмидесятых не начали попросту удалять ей орган за органом. Государственное здравоохранение удалило ей матку, яичники, части кишечника и мочевого пузыря. Мэнтел пишет, что после всего этого она резко набрала вес. Обручальное кольцо за неделю стало мало. Каждый месяц ей требовалась новая одежда на несколько размеров больше. Под конец она стала огромной, как слон. После чтения у меня осталась только одна мысль: Боже, не дай мне стать огромной, как слон.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза