Нормальная история

За эти десятилетия роботы вошли в нашу жизнь, но только не в человеческом обличии: пылесосы, банкоматы, кофейные машины, шахматные компьютеры. Присутствие роботов в наших квартирах внешне не так заметно. Антропоморфный робот сразу бы претендовал на полноправное членство в семье. Похоже, что человечество бессознательно противится именно антропоморфному роботу. Японский гуманоидный робот в размер человека существует, похоже, только для показательных танцев на выставках высоких технологий под умиротворяющую музыку. В серийное производство идут роботы не выше колена, например робот Nuvo, которому сознательно не старались придать сходство с человеком, или совсем крохотный Robo-Q. Собачка-робот, лет десять как продающаяся в магазинах, похожа на собачку. Она может тявкать, вилять хвостиком, бегать за хозяином, выполнять элементарные команды. Но она, в отличие от Белого Бима Черное ухо, и не претендует на членство в семье. Новейшие роботы от Boston Dynamics, фантастически точно копирующие движения собак и людей, тем не менее выглядят как роботы.

Получается, что человек старательно оберегает себя от дубликата, от подобия. Подобие оскорбительно для человека. Кстати, кукольных театров, где действовали бы куклы размером с человека, очень похожие на людей, что-то не видать… Это был бы не очень-то приятный театр.

Вспомним фильм Спилберга “Искусственный разум” про робота-мальчика, принятого в семью, где жил еще один мальчик, живой. В семье возникла крайне двусмысленная и нравственно непереносимая ситуация, кончившаяся крахом: людям стало стыдно своего человеческого, а робот-мальчик перегорел от усилия по преодолению в себе робота.

Тема клонирования к теме гуманоидных роботов не имеет отношения: клон человека – это все же обыкновенный человек. А робот – это машина, похожая на тебя. Как пели по-русски роботы у Kraftwerk, “я твой слуга, я твой работник!”.

Представим, что вы приходите из конторы домой после тяжелого, мерзко-безысходного дня, а в прихожей вас встречает такой металлопластиковый, набитый электроникой слуга-работник с приветливым лицом и произносит:

– Вечер добрый, Александр Николаевич!

– Привет… – устало бормочете вы.

– Стакан холодного пива?

– Пожалуй…

– Горячая ванна?

– Пожалуй…

– “Вежливый отказ”?

– Пожалуй…

Звучит песня про Льва Николаевича Толстого, убегающего от себя по яснополянским аллеям, вы раздеваетесь, ванна наполняется, робот наливает в стакан пива, подносит. И вдруг неожиданно для себя вы со всей силы бьете его в пластиковое лицо…

Ох, не пей бензин, хайцзы из провинции Сычуань, не буди в себе Мегатрона…

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастье, отравляющем миры…

Между

“Две опасности не перестают угрожать миру – порядок и беспорядок”, – проницательно подметил Поль Валери.

Эти две опасности, два крайних состояния мира материализуются в моем представлении в виде двух громадных волн – ревущего цунами, крушащего все на своем пути, и молчаливо-неподвижной бетонной стены, отделяющей государство Порядка от остального мира.

С цунами и хаосом все более-менее ясно: энтропия лишает человека бытовой и экзистенциальной опоры, вызывая у него панику и фрустрацию. Хаос в чистом виде любят очень немногие. Хоть Бродский и написал: “Ихь либе жизнь и обожаю хаос”, сам он, однако, предпочитал комфортный и упорядоченно-предсказуемый стиль жизни. Хаос богемной жизни предполагает опору в творчестве. Рембо, Модильяни, Верлен, Бодлер, Есенин, Паунд, Зверев, Губанов отдавались хаосу в промежутках между творческими актами, требующих соблюдения четкой иерархии ценностей, мастерства и абсолютного Порядка. Следовательно, чистыми жрецами Хаоса они уже не были.

Чистого жреца Хаоса я наблюдал однажды в берлинском метро: в вагон вошел бомж в грязной и зассанной одежде с огромным, многокилограммовым колтуном искусственного происхождения на голове. Это был настоящий киник с сумой, с почти черным, немытым лицом и огромными, нестрижеными ногтями. Про другого киника (или анахорета?) я смотрел репортаж по американскому телевидению: у себя в комнате он обустроил настоящую пещеру, сооружая ее из всевозможных обломков цивилизации и собственного кала. Пещера, судя по всему, получилась крепкой: полиция в противогазах долго вытягивала воющего американского Диогена из его укрывища.

Другая крайность – Абсолютный Порядок – после века великих утопий и насильственного коллективизма у нас ассоциируется с тоталитарным государством. Безусловно, Северная Корея, последний оплот рафинированного тоталитаризма, где государство регулирует даже допустимую длину волос и форму причесок у граждан, является ярким примером. Но вовсе не обязательно огораживать людей бетонной стеной и запугивать изменой Родине, чтобы идея Абсолютного Порядка пробудилась в их головах. Северная Корея может запросто возникнуть в сознании каждого из нас.