Жаль, что чемпионат России по фигурному катанию происходит на крепком льду стадиона. Если бы этот лед был разный по толщине, с полыньями, проталинами, разломами, местами совсем тонкий, предательски потрескивающий, а под ним колыхалась бы темная холодная вода – было бы гораздо интереснее. И каких удивительных мастеров и чемпионов этого опасного катания мы бы увидели!
Мордодержавие
Пригласил в гости один поэт, из хороших. Пришли с женой: стол, уют интеллигентской кухни в стиле семидесятых, еще один поэт (концептуалист) плюс успешный историк-беллетрист. Жена поэта постаралась, на столе все было вкусно по-домашнему, просилось в рот. Начали выпивать, закусывать, попутно, как и всегда, удовлетворяя гносеологическую жажду. Жена поэта между делом призналась, что уже год как служит в одном из московских загсов штатным фотографом, снимая свадьбы. Вполне стабильный заработок, работа интересная. И в качестве доказательства или приправы к столу продемонстрировала нам альбом, собранный ей за год. В альбом вошли наиболее необычные, на ее взгляд, пары. Альбом пошел по нашим рукам. Просмотр сей брачной фотолетописи произвел на гостей сильное впечатление. Настолько сильное, что аппетит у всех как-то поубавился и нам пришлось слегка налечь на алкоголь, дабы компенсировать потрясение от увиденного. Во время этого нервного выпивания слова “паноптикум”, “вырождение” и “ужас” витали над столом…
И мне вспомнился выдающийся социолог Питирим Сорокин, уплывший из большевистской России на знаменитом “философском пароходе” и написавший в 1922 году, что русский генофонд понес непоправимый урон. И это уже в двадцать втором! Еще не случилось Голодомора, 1937 года, Второй мировой.
Вспомнилась и коллективная фотография 1930-х: Сталин на съезде каких-то ударников чего-то. Лица, нет, морды этих ударников впечатляли: это был съезд неандертальцев, выползших из пещер. Сталин среди них казался
Невольно вспомнился и Б. Л. Пастернак:
Я был школьником, когда подруга моей бабушки, пожилая московская дама, приехав к нам в гости, в сердцах сказала, обращаясь к бабушке:
– Анечка, еду в метро – морды, морды, морды. Ни одного лица!
Большевикам мало что можно простить, но планомерное уничтожение российских элит – самое безумное и, вероятно, самое тяжкое их преступление. Осознанный геноцид элит. Своим красным бульдозером они сняли гумус, плодородный слой нации, обнажив глину и песок, на которых впоследствии пророс генетический трэш.
Максимилиан Волошин свидетельствовал о страшных расстрелах в захваченном красными Крыму: когда были уничтожены все
Семьдесят лет выращивали в СССР нового человека. И в общем, надо признаться, вырастили. Он по-прежнему бодр, жизнелюбив, жизнестоек и благополучно воспроизводит себе подобных, что и доказал вышеупомянутый фотоальбом.
Новый человек оказался генетически устойчив. И этот человек у нас – в большинстве. У него вполне сложившееся представление о добре и зле, о человеческих и государственных ценностях, о будущем и прошлом страны.
И с ним можно построить Великую Россию. За Великой Русской Стеной.
Многие, ох многие знакомые мои уже подметили за собой одну странность: сталкиваясь в других странах с соотечественниками, они не очень-то торопятся заговорить с ними, пообщаться, обменяться новостями об успешном строительстве ВРС. Даже наоборот – делают все, чтобы соотечественники их не узнали. А если узнают, испытывают что-то вроде стыдливой неловкости, словно когда-то с ними вместе отбывали срок или строили все ту же Стену, таскали кирпичи. Да и просто не очень им хочется услышать в Париже или Вене такое:
– Блин, сто пудов, я эту шнягу больше не покупаю.
– Почему вы мне даете цвай?! Я же плачу за драй!
– Он у них типа гешефтсфюрер, серьезный такой дядечка…
– Здесь распродажка крутая, без чепешек, я в шоке!
– В этой Венеции грязно и воняет.
– Я че, буржуй, чтоб в урну бросать?!
Все эти фразы я услышал в свое время от наших соотечественников.
И право, смешными кажутся споры вокруг каких-то новоизданных словарей, каких-то новых грамматических правил, где “кофе” теперь среднего рода. А почему не женского? Пора, пора идти навстречу новому человеку:
– Пацан, у тебя, блин, кофе классная, сто пудов!
Дивный новый мир
У каждой вещи – свое выражение лица. Детьми мы различаем их, общаемся с ними, пугаемся или находим общий язык. В то волшебное время вещи для нас живые. Подушка может по-бабьи лыбиться, комод – угрюмо буравить пристальными глазками, диван – обреченно вздыхать, свечной огарок – вопить оплавленным ртом, бабушкины тапочки – приветливо перешептываться, дворовая водяная колонка – понуро клевать носом.