Нормальная история

К вечеру наш поезд уже полз по ГДР. Пытаюсь вспомнить хоть что-то от проезда по территории Восточной Германии, но память отдает только какие-то обрывки – однообразные домики с черепичными крышами, не очень красивые вокзалы, ничем не примечательные люди на этих вокзалах. Все это напоминало советскую Прибалтику, а мне тогда хотелось большего, другого. Зато я прекрасно помню медленный проезд нашего поезда по Восточному Берлину: время, близкое к полуночи, темнота, редкие огни, угрожающий скрежет колес по рельсам, предчувствие пересечения границы, встречи с Западом. Город показался мне безлюдным и темным. Все пассажиры поезда вышли из купе и стояли в проходе, напряженно вглядываясь в темные окна. Затем – последняя остановка на территории советского мира. Это был перрон Stadtmitte: пустой, серый, тускло освещенный, с двумя вооруженными автоматами пограничниками и собакой. Словно вывалившиеся из многочисленных советских фильмов о Второй мировой, они размеренно прогуливались по перрону, держа свои автоматы. На металлическом столбе висел флаг ГДР. Наш поезд стоял. Ничего не происходило, никто не заходил в вагоны, чтобы в который раз проверить документы, осмотреть багаж, задать нелепые вопросы. Мы просто стояли, словно собираясь с силами для “последнего броска на Запад”. Эта пауза была мучительной. Наконец поезд тронулся и медленно поехал. Мы пересекли границу. И я увидел ту самую легендарную, зловещую Берлинскую стену, освещенную холодноватым светом фонарей, с полосой отчуждения, вышками и автоматчиками на них. Мы выезжали, выползали из советского лагеря. И он как-то не торопился нас отпускать. Надо признаться, эти последние метры были особенно символичны: ночь, скрежет колес, вышки, колючая проволока, тени пограничников. После этого все снова погрузилось во тьму, но потом во мраке что-то сверкнуло ярко. Это был торговый знак фирмы “Мерседес”. Он сиял неоном во тьме и поворачивался. Мы приближались к нему. Это и был символ Запада. В нем чувствовалась свобода и сила, он парил высоко в темном пространстве.

Поезд проехал совсем недолго, и – вспышка света, вокзал, остановка: Bahnhof Zoo. Проводница открыла дверь, я сошел на перрон, и меня встретили друзья-художники, приехавшие из Москвы на пару дней раньше. Один из них, Свен Гундлах, русский художник с голландской фамилией, член группы “Мухомор”, протянул мне бутылочку пива Berliner Kindl. Этот первый глоток на вокзале, словно любовный напиток Тристана, вероятно, и стал для меня роковым, сделав на всю жизнь “ребенком Берлина”, заставив влюбиться в этот город.

Совместная выставка проекта “Исkunstво” проходила на Westandbahnhof – бывшем вокзале, превращенном в выставочный зал. Перелистывая альбом, выпущенный в 1988 году в Берлине, я вижу, что работы русских и западноберлинских художников, несмотря на их молодость, по тем временам были вполне приличного уровня. Нам всем предстояло провести в Берлине месяц. Жили мы в том же здании, где происходила выставка. Пока художники занимались подготовкой к экспозиции, я был предоставлен самому себе. И оказался один на один с новым городом. Западный Берлин – 88 впустил меня в себя. Погода стояла осенняя, пасмурных дней было больше. Но серое небо лишь оттеняло и усиливало впечатление. Город показался мне спокойным и полупустым – широкие улицы, редкие машины и прохожие, много пространства. Я сел в двухэтажный автобус и доехал от Шпандау до центра Западного Берлина, туда, где начинался Курфюрстендамм. Вид разрушенного собора на фоне серого неба и рядом – небоскреба со знакомым уже, медленно поворачивающимся знаком “Мерседеса” навсегда запечатлен в моей памяти как лицо Берлина-88. К этому примешивался запах жареных каштанов и сосисок, не очень громкий шум толпы.

Самым приятным и неожиданным было то, что Берлин не требовал от меня признания и уважения, не настаивал ни на чем, не бросался со своими достопримечательностями. Он вообще ничего не требовал, ни в чем не упрекал, а просто стоял – спокойный, просторный город с великой, грозной и трагической историей. Чувствовалось, что он преодолел свою историю, вышел победителем, заслужив себе право просто быть городом. Этот покой был особенно странен, когда ты знал, что такое Западный Берлин, этот остров свободного мира в океане мира совсем другого, хорошо тебе известного с детства; остров, окруженный стеной и колючей проволокой. По советской логике в таком городе должны ходить военные патрули и проверять документы у прохожих, а после 21:00 должна включаться сирена комендантского часа, заставляющая жителей запирать свои двери до утра…

Но город был как-то вызывающе свободен. Ни разу за этот месяц у меня никто не потребовал документов, полицейских я видел только на вокзале. Они были так же спокойны и приветливы, как и сам Берлин.