Нормандский гость

— Ты не хочешь прощать меня, — упавшим голосом произнесла Эмма, и слёзы вновь заструились у неё по щекам. — Мне осталось пасть перед тобой на колени...

И она в самом деле начала оседать.

— Святые небеса! — вскрикнула Вия и, оставив руки Эммы, обняла её саму, стараясь удержать. — Не хватало только, чтобы вы упали у моих ног! Ну, скажите, гоже ли это?

Королева не отвечала, и Вия поняла, что она ждёт ответа.

— Ах, боже мой, да я простила уже вас, ваше величество, — улыбнулась она.

— Правда? — Эмма в ответ тоже засияла улыбкой. — Ты и в самом деле простила?..

Вместо ответа Вия улыбнулась ещё шире и кивнула.

Эмма, радостная, протянула к ней руки:

— Разреши тогда мне тебя поцеловать.

И, обняв девушку, приникла губами к её щеке.

Немного отстраняясь, Вия, покраснев, проговорила:

— Ах, ваше величество, я, право, смущена... Если бы вы были моей подругой, я ответила бы тем же, но вы...

— А ты забудь, что я королева, — ласково глядя на неё, сказала Эмма, — вернее, что я была ею когда-то, и поцелуй меня тоже. Вот мы и подружимся с тобой, и сгинут отныне в Тартар чёрные тени, что пролегли меж нами.

Вия осмелилась и, приблизившись, поцеловала королеву-мать в щёку. Потом со смехом сказала:

— Теперь мы навеки стали подругами.

— В самом деле? — тоже засмеялась Эмма. — Что ж, я не против.

— Мне говорил Можер, так принято у них в Нормандии: коли поцелует один другого, а потом наоборот, то становятся эти двое друзьями.

Лёгкое облачко грусти омрачило при этих словах лицо Эммы. Никак не связывая это с нормандцем, а полагая, что королева-мать вновь предалась тягостным воспоминаниям, Вия тихо произнесла:

— Вы подумали о сыне? Не отвечайте; разве мне не понятно чувство матери?.. Но и я думаю о Людовике... Он был такой славный, и мы любили друг друга как брат и сестра.

— Не поверишь, как стыдно мне за тот случай, — промолвила Эмма, опуская взгляд. — Ведь ты пришла проститься с ним, как с другом, а я такое сказала...

— Вы были не в себе, только слепой мог не видеть этого. Что ж удивительного, если, обезумев от горя, вы накричали на меня? Конечно, мне было обидно, но...

— Я действительно тогда ничего не соображала, — глубоко вздохнула Эмма, не поднимая глаз. — Разум вернулся потом, когда уж поздно было... Ну, да что теперь говорить, всё в прошлом. А сейчас, когда ты простила меня, — она поглядела на Вию глазами любящей матери, — я скажу тебе... — она замялась, неловко улыбнувшись. — Хочешь знать правду?

— Конечно, говорите, государыня, я вас слушаю.

— Ты сама не знаешь, какую радость мне доставила, — разоткровенничалась вдруг Эмма и всхлипнула, — ведь теперь у меня есть ты, а я думала, что осталась совсем одна... И, глядя на тебя, я буду вспоминать любимого сына... Но душа его уже на небесах, а тело в склепе под мраморной плитой, и я не смогу обнять его и сказать «мой сыночек». Но ты, Вия, здесь, со мной, ты часть Людовика, и я вместо него обниму тебя и скажу: «доченька моя»...

Она заключила девушку в объятия и расплакалась у неё на плече. Не выдержала и Вия: уж очень трогательной оказалась сцена, совсем как её мать обнимала когда-то дочь, будучи живой.

А Эмма, гладя Вию по волосам, добавила, вконец расчувствовавшись:

— Вот видишь, как потянулись одно к другому наши сердца. Но ничего нет тут удивительного, правда ведь? Ты сирота, одна-одинёшенька на этом свете... такою стала и я.

Никого у меня больше нет... И некому поплакаться и душу излить, кроме тебя... — Она отстранилась, глядя Вие в глаза, ласково гладила её по щеке, вытирая бежавшие слёзы. Потом прибавила: — ...Потому что ты мне теперь как дочь, которой у меня никогда не было, а я тебе...

— ...как мать, которая была у меня когда-то, — закончила за неё Вия, и обе вновь разревелись, одна у другой на плече.

Наконец слёзы иссякли. Они, радостно улыбаясь, поглядели друг на друга.

— Боже, какие у нас с тобой сейчас лица, — покачала головой Эмма. — Мокрые и опухшие от слёз. А у меня так... — она обречённо махнула рукой. — Жаль, платка нет. Были, да я выбросила оба: мокрые насквозь.

— У меня есть, — обрадовалась Вия.

— Правда? Вот умница! Давай, я вытру тебе лицо.

Так и сделав, она протянула платок Вие.

— А теперь ты — моё, — и, пока любимица Людовика вытирала её лицо, убирая остатки слёз, добавила: — Можно, конечно, и самой, но со стороны всегда виднее, правда же?

— Ну ещё бы! — ответила Вия, и обе улыбнулись. Немного погодя, Вия удручённо вздохнула: — Увы, но этот платок уже весь сырой, а другого у нас нет.

— Вот бы архиепископа сюда с его длинной туникой до пят, что он обычно носит, — весело подмигнула Эмма, — мы бы задрали её и нарвали из неё платков, а заодно... — она склонилась и что-то горячо зашептала Вие на ухо. И тотчас обе залились неудержимым хохотом, так что вновь пришлось вытирать слёзы, но уже не платком, а мантией Эммы, да и слёзы те были уже совсем иными.

Немного погодя, Эмма предложила:

— Хочешь, пойдём гулять? Будем бродить по парку и говорить, говорить... Я буду тебя слушать; Людовик говорил, ты такая мастерица рассказывать всякие забавные истории.