Нормандский гость

Им залюбовались. Послышались возгласы восхищения. Завидуя и испытывая нечто вроде ревности, мужчины один за другим тут же понеслись вслед за нормандцем, кто мечтая догнать его, а кто просто покрасоваться – хоть на миг, но переключить на себя внимание женщин. И, конечно же, удостоился его, ибо все взоры были устремлены на воду. Пловцы оборачивались, махали руками и возвращались под шумные рукоплескания, шутки и смех. Женщины не купались, лишь обмахивались веерами, скинув с себя по возможности все лишнее и сидя на стульчиках, которые принесли сюда слуги. Монах, глянув в ту сторону, проворно отвернулся, бухнулся коленями в песок и сложил руки лодочкой на груди. Потом опустил голову и забормотал. Что – неизвестно, должно быть, просил небеса простить ему грех такого лицезрения, а также уберечь его от искушения взглянуть туда еще раз.

Видимо, ни одна из женщин так и не решилась бы войти в воду, если бы не нормандец. Выйдя на берег последним, он некоторое время постоял, обсыхая и с любопытством разглядывая полуобнаженных фрейлин в коротких, с раскрытым донельзя воротом туниках. Вия была там же, среди них, и весело махала ему рукой. Можер улыбнулся ей. И тут слева, шагах в десяти, увидел Эмму. Она не раздевалась, не позволял титул. Однако одета была легко и тоже улыбалась, как и все. Но глядела, в отличие от остальных, только на нормандца – на его мощный торс, широкие плечи, грудь, которой, кажется, можно было пробить брешь в стене. Глядела – и не могла оторвать взгляда, не в силах была, обуреваемая нахлынувшим чувством, похожим на обожествление. Аполлон стоял перед ней во всей красе, играя мышцами, блестя на солнце каплями воды, и она поймала себя на мысли, что стоит рядом и пьет эти капли, слизывая их с его горячего и такого манящего тела.

Она приветливо помахала ему ладошкой в перстнях. В ответ – сдержанный поклон с рукой, прижатой к груди. Среди женщин пробежал шепоток. Почти все скосили глаза на королеву-мать. Заметив это, она пригасила улыбку и замахала веером, пряча взгляд.

И тут Можер, выкрикнув что-то на своем, нормандском, языке, внезапно бросился в самую гущу фрейлин. Они вначале ничего не поняли, вопросительно уставившись на него. Но потом, когда дошло, завизжав, бросились кто куда. Однако поздно. Нормандец быстро сунул двоих себе под мышки и, хохоча, тут же устремился к воде. Обе кричали, вырывались, взывали даже к силам небесным, но тщетно. Можер вошел в воду по пояс и только тогда выпустил из рук свою добычу. И стал наблюдать, не пойдут ли ко дну. Не пошли. Напротив, обрадовавшись даже, проплыли несколько вперед, потом вернулись, нащупали ногами песок и, стоя в воде по грудь, оживленно принялись болтать с нормандцем. Благодарили, видимо, что оказались в центре внимания. Нелегкая штука, иные из кожи вон лезут. А тут – так просто, и делать-то ничего не надо.

Постояв так, обе купальщицы с вызовом поглядели на берег. И зарделись от счастья. Женщины опять сидели на своих местах и не сводили с них любопытных глаз. И они обе тотчас, широко улыбаясь, развернулись и вновь поплыли от берега – плавно, не торопясь, зная, что на них с завистью смотрят и теперь весь вечер будут о них говорить.

Можер проводил их взглядом и, повернувшись, вновь устремил взор в гущу амазонок, как сразу же окрестил придворных красавиц. Фрейлины, опасаясь повторного вторжения в их ряды, снова завизжали и бросились врассыпную. Но нормандец не стал их преследовать. Выйдя из воды и скрестив руки на груди, он стоял и смотрел на трех юных дев, идущих к нему. Эти не стали дожидаться, пока их бросят в воду. Или жара подействовала на них? Здраво рассудив, можно сказать иное: зависть клокотала в троице, ревность к первой паре, желание стяжать те же лавры и на том же поприще.

Подойдя ближе, все трое остановились, пробуя воду пальчиками ног. И тут с реки донеслось:

– Смелее! Альбурда! Магелона! Вода теплая, вам не захочется вылезать.

Да пусть бы кричали, что холодная, разве за тем они шли, чтобы бесславно, заслуживая насмешки, повернуть назад? Никогда! Столь малая жертва для женщины ничто, они идут и не на такое. И, решительно войдя в воду по пояс, троица грациозно поплыла вперед, будто трио белых лебедей засколь зило по глади залива. А с берега им вслед – вновь завистливые взгляды. Но пример заразителен, особенно у женщин. И вот они уже почти все – в легких полупрозрачных туниках, едва доходящих до колен, – устремились к воде и загалдели оживленно, забрызгали друг дружку, а потом сразу, без раздумий, кинулись в воду и поплыли кто как умел, фыркая и оживленно болтая меж собой.

А бедный монах вдали от берега, не сняв рясы, все так же стоял на коленях и возносил молитвы о даровании Господом прощения сим грешникам и ему, смиренному, что ненароком выхватил глазом женское бедро выше колена и обнаженные до бесстыдности плечи.

Накупавшись вволю, фрейлины одна за другой стали выходить из воды. Людовик закричал им:

– Или вы замерзли уже? Не стыдно вам? Имперские женщины выносливее. Я видел Феофано, она выходила из воды последней.