— Ты прав, — поддержала она Педера. — Но этим ты как раз и доказываешь, что, запретив клубы знакомств, ты ни одной проблемы не решишь.
Браслет звякнул о поверхность стола.
Я протянул руку и взял его.
Леонарда носила не какую-то там дешевку.
По клейму на внутренней стороне я определил, что это золото семьдесят пятой пробы. Искусная узорчатая вязь по всей окружности браслета усиливала впечатление, что он выполнен ювелиром высокого класса. Даже вмятины, оставленные неутомимыми пальцами Леонарды, не разрушали этого впечатления.
Как ни странно, но что-то знакомое почудилось мне в этой золотой вещице.
Леонарда вопросительно посмотрела на меня.
— Бьёрн Уле мне их подарил, — сказала она. — Браслет и вот эти.
Она дотронулась до сережек в ушах.
— Можно взглянуть? — попросил я.
Она сняла обе. Сережки тоже были красивые. Я поискал клеймо мастера. Не слишком отчетливое, оно тем не менее напоминало пробу на браслете.
— У Бьёрна Уле было много денег? — поинтересовался я.
— По филиппинским меркам — да, — ответила Леонарда.
— Но не по норвежским, — заметил Педер. — Какие деньги у учителя средней школы?!
Они оба с удивлением посмотрели на меня. Возможно, у меня был странный вид.
— Я не уверен, — начал я, — но меня не удивит, если эти украшения сделаны тем же мастером, что и кулон, который Кольбейн Фьелль в свое время подарил Марселе.
— И что это означает? — спросил Педер.
— Не знаю, — признался я. — Вполне вероятно, это и есть ответ на вопрос о сейфе.
— О сейфе?
— Intsik, — напомнил я.
— Пардон? — попросил объяснений Педер.
— Это значит «китайский», — сказал я. — У меня сильное подозрение, что эти украшения выполнены одним и тем же китайским ювелиром.
27
Я договорился с Акселем Брехеймом встретиться в «Ristorante Toscana» в семь часов, но опоздал на двадцать минут. Когда я приковылял в зал, полицейский успел осушить по меньшей мере одну бутылку пива.
— Пиво в итальянском ресторане не пойдет, — заявил я. — Вина, Брехейм!
Более мрачного взгляда я бы не встретил в ответ, даже если бы предложил самогон в качестве аперитива на рождественском празднике в Обществе трезвости при Вестланнской Внутренней Миссии.
— Ненавижу вино, — взмолился он. — Эту чертову кислятину. И к тому же…
Он огляделся вокруг.
— К тому же ставлю свою трубку, если в этом заведении итальянского больше, чем в «Нидаросдомэн».
— Я слабо представляю, что «Нидаросдомэн» унаследовал от итальянской архитектуры, — ответил я. — Но если не принимать этого во внимание, то ты прав. Владелец ресторана здешний житель, хотя он и пытается произносить названия блюд и марки вин с итальянским акцентом. Но стены, по крайней мере, расписаны видами Везувия. Да и вообще, согласись, норвежцы именно таким и представляют себе интерьер настоящего итальянского ресторана.
Молодой кельнер поставил на стол корзинку с хлебом.
Брехейм протестующе замахал руками:
— Это, наверно, ошибка. Я не заказывал хлеб.
Кельнер воспринял его слова как дежурную шутку.
Я заказал пастаретту с беконом и бутылку самого дешевого красного вина.
— Пива! — сказал Брехейм, со все большей нервозностью изучая меню.
Наконец он с мольбой поднял свои коричневые собачьи глаза:
— А бифштекс у вас есть? Самый обыкновенный бифштекс?
— Следствие зашло в тупик, — сказал Брехейм. — Морюд пытается делать вид, что оно движется, но это сплошной блеф. Начальство почему-то этого парня сильно уважает.
Пальцы его беспрестанно постукивали по пустой пивной бутылке.
— А они не собираются перво-наперво выпустить Марселу из «Тунги»? — поинтересовался я.
На лице полицейского появилось еще более печальное выражение. Он покачал головой:
— Нет, пока кто-нибудь не докажет, что между этими тремя убийствами есть какая-то связь. Или между двумя.
— Как двумя? Разве не доказано, что Бьёрн Уле Ларсен был убит?
— Он ведь мог сам проделать этот трюк с компьютером, верно? — сухо сказал Брехейм. — Точно так же и Марио Донаско мог зарубить случайный грабитель.
— Это официальная версия всех трех дел?
— Такая же официальная, как и любые другие.
Кельнер принес заказ.
— Можно еще пива? — попросил Брехейм.
А мне сказал:
— Проблема в том, что между тремя убийствами не видно логической связи. Мы только предполагаем, что эта связь существует. А этого недостаточно.
Он перевел взгляд в тарелку.
— А ты? — спросил я. — Ты как считаешь?
Он поднял глаза. Трудно решить, к чему относилось их выражение, к вопросу или к еде.
— У меня, — ответил Брехейм, — больше нет никаких оснований что-либо думать в связи в этим делом.
Он наклонился над тарелкой и тихим голосом поинтересовался:
— А что, картошка должна быть в фольге?
— Это запеченный картофель, — объяснил я. — А запеченный картофель подают в фольге.
Он смотрел в тарелку с большим недоумением.
— А это, зеленое, что такое?
— Брокколи, — ответил я. — Разновидность капусты.
Брехейм приподнял вилкой бифштекс, словно надеялся под верхним куском обнаружить еще один.
— Невелика порция, — пробормотал он.
— Там вон, на столе, овощные салаты, — проинформировал я. — Их к горячему подают. Полагается брать самому — сколько хочешь.
Брехейм свирепо оглядел меня.