Носки

Я вышел в таком виде в коридор. В нём жило только эхо. Оно тотчас же отринуло от двери нашей палаты и полетело вдаль по коридору, разделившись, влетело в открытые двери и бросилось в лестничный пролёт с каким-то неведомым грохотом, словно бы кто-то не сумел донести пианино, и оно просто рухнуло вниз. Абсолютно безжизненная тишина, в которой любой даже самый тихий звук становился громом.

— Здесь кто-нибудь есть? — крикнул я в пустоту коридора.

И пустота десятки раз мне повторила мой же вопрос. Он звучал и где-то в конце коридора, и в пролёте, и где-то на этажах, и где-то в фойе.

Спину мою схватил очень цепкий озноб и скоблил чем-то корявым мне между лопаток.

Я попытался вырваться из его мерзких клещей и бросился по коридору. Но эхо размножило меня, и я будто сам себя догонял несколько раз. Я пытался сбежать, но бегущих за мной было уже слишком много, и я соскочил в пролёт, пытаясь удрать по лестнице. Я спустился на первый этаж и вышел в коридор. Ужасно холодный бетонный пол словно насквозь промораживал мои голые ноги.

На первом этаже тоже не было никого. Казалось, здесь не было ничего уже несколько десятков лет. Я вышел в фойе. Эхо почему-то перестало гнаться за мной.

— Меня кто-нибудь слышит? — крикнул я снова.

Но в ответ только эхо, которое словно окрикивало верхние этажи и мчалось ещё куда-то выше.

Я пошёл на выход.

Открыв дверь, я увидел, что на самом деле это не снег. Это было похоже на пепел. Я спустился с крыльца и наступил в мягкий пепел, такой тёплый, словно горело что-то не так уж и давно. Как на рыбалке, замёрзнув ночью, в четыре утра пытаешься спасти свой костёр, а в нём лишь едва тёплая зола.

Я прошёл несколько шагов по запорошенной пеплом площади и остановился. Было насколько тихо, что я слышал свои шаги по этой мягкой выжженной в пыль поверхности.

Потом я увидел какую-то зелённую нитку, которая хоть и была тоже припорошена, но всё-таки выделялась. Я поднял её и понял, что это всего лишь начало, а конец её где-то дальше. Я стал наматывать её на левую ладонь и идти в том направлении, куда она вела. Это была нить, похоже, той пряжи, из которой были связаны те самые носки.

Я шёл за ней всё быстрее и быстрее, ускоряя свой шаг, словно, кто-то гнался за мной, пока, наконец, не перешёл на бег.

Мне казалось, что нитка должна была уже кончиться. Я так много пробежал по безжизненной, выжженной поверхности, что оглянувшись, потерял из виду госпиталь и его прилежащие земли.

Я намотал на руку уже большой моток, как наверное, на несколько носков, и продолжал бежать дальше. Равнина сменялась оврагами, пригорками, впадинами, колдобинами, ложбиночками, да какими-то хребтами. Я уже выдохся и спотыкался на каждом шагу. И пепел был глубже и мягче, но только следов за мной не оставалось почему-то совсем. Всякий раз оглядываясь, я видел эту немного кочковатую равнину без единого следа, словно бы я только что там не шёл, не спотыкался, не падал и не полз. Словно меня тоже не было, как и всех остальных.

Я скатился в очередной овраг, и меня припорошило сверху. Я улёгся на спину и посмотрел в это одинаковое, как крашеный потолок, небо и замер.

Я был просто в ужасе от того, что остался совсем один на выжженной земле, без какой-либо травинки или деревца. Небо не шевелилось вообще. Это была крышка кастрюли, в которой всё сгорело.

Пока я вглядывался в эту закрытую крышку, в мой обзор снова попала та нитка, которая поднималась из оврага куда-то наверх. И я поднялся и стал карабкаться за ней. Наконец, взобравшись наверх, нитка пошла вниз и пропала.

Я аккуратно наматывал на руку остаток нити и медленно приближался к тому месту, где она исчезала.

Добравшись до того самого места, я дернул нитку, погрузил правую ладонь в глубокий пепел и почувствовал, что там что-то есть. Нащупав это что-то, я вытащил руку и увидел лежащего в моей ладони маленького серого воробья.

Я сразу вспомнил про нашего Воробьёва, которого не нашли после миномётного обстрела. И тут же меня что-то пронзило и вырвало из той серости, и я как будто упал, но не вниз, а почему-то наверх. Да так быстро, что почувствовал удар обо что-то твердое и холодное. Оказалось, я упал с кровати, причём так далеко, что сам не понял, как это произошло.

Я огляделся… Все, как один, таращились на меня ошарашено.

— Ты чего это, писатель? — настороженно спросил меня кто-то.

— Что случилось-то? — послышалось недоуменно.

— Это что за сила тебя выкинула из кровати к проходу? — удивился кто-то из раненых.

— Похоже, писатель попал под обстрел, — сказал Адриано, усевшись передо мной на корточки и разглядывая каждый мой глаз отдельно. — Что, контузило? — спросил он.

— Воробей жив! — сказал я, зацепившись глазами за какой-то гвоздь на стене.

— Какой ещё Воробей? — удивился Адриано. — Ты нас так не пугай, писатель.

— Воробей был с нами. Мы вместе выбирались из окружения, — сказал вернувшийся с полотенцем на плече и услышавший, по всей видимости, только последний вопрос Илья. — Ты чего на полу-то? — невозмутимо спросил он у меня.

— Воробей жив! — повторил я для него.