Носки

Я снова весь сжался в твёрдый нервный комок и соединялся с этим миром, лишь руками удерживаясь в салоне прыгающей «буханки».

Казалось, отпусти я эти руки, и тотчас же оказался бы где-нибудь в совершенно ином мире. В остальном мысли мои были, непонятно где. Я просто держался, чтобы не слететь с этой боковой сидушки, безмолвно глядя на трясущийся горизонт.

Мы ехали довольно долго, хотя и с большой, для той разбитой дороги, скоростью.

— Подъезжаем! — сказал сержант. — Ты как, писатель? — спросил он меня.

— Я здесь. Я здесь, — повторил дважды я.

— Узнаёшь местность? — спросил он.

— Вообще-то нас уже ночью эвакуировали.

— Как же ты собрался кого-то искать? — удивился сержант.

— Не знаю. Но знаю одно. Он жив, — ответил я.

— Чудной ты, однако, — сказал сержант. — Валера, давай туда, — обратился он к водителю, махнув рукой.

Две другие «буханки», идущие впереди, шли прямо, а мы свернули.

Проехав ещё около ста метров по кочкам, мы увидели небольшую возвышенность с полысевшим, обгоревшим лесом.

— Ну что, писатель, ищи, — скомандовал, словно собаке-ищейке, сержант.

— Вот рация. Возьми. Как обнаружишь, сообщи. Умеешь пользоваться? — взглянул он на меня.

— Нет. Ни разу не пользовался, — ответил я.

— Да здесь всё просто… — начал он.

И что-то говорил дальше, и что-то показывал, а я крутил головой и искал глазами хоть что-то, за что мой глаз мог как-то зацепиться. Я так и не понял, как пользоваться рацией, но взял и пошёл искать.

— Мы здесь недалёко ещё заберем ребят, так что не скучай, писатель, — сказал сержант, и «буханка» протарахтела куда-то ниже от леса.

Несмотря на совсем недавно происходящее с нами в этих местах, я не мог узнать ничего, словно меня отвезли не туда и бросили.

Фронт отодвинулся, видимо, сильно, и выстрелы и взрывы были уже далеко. Я поймал себя на мысли, что успокоился, к своему собственному удивлению. Внутренняя нервная сжатость стала расправляться подобно надувной лодке, которую начали накачивать воздухом. И вскоре из скомканных складок сознания стали появляться обрывки произошедшего с нами здесь. Но зайдя вглубь скошенного леса, я понял, что его обитателями стали лишь мертвецы.

Их очень много оставалось ещё там. Они слились с корнями, с грязью. От увиденного я потерял всякую мысль и какой-либо ориентир в пространстве. Мне хотелось бежать прочь от мест этих гиблых, как можно дальше. Далеко- далеко. К Енисею, домой, где ничего подобного земля не видела.

И я с охватившим душу испугом, попятился назад от увиденного, а потом и вовсе позабыв, зачем сюда вернулся, бросился бежать. Но всякий раз откуда-то выползал застывший мёртвый солдат, наполовину сросшийся с лесом, этой липкой грязью, и я бежал от него, а потом от другого. И понял лишь одно, что в наплывшем чудовищном восторге смертельных гримас я совсем заблудился. Я был средь них один живой. Я был здесь чужой.

Немного успокоившись, я сунулся в карман за рацией и понял, что в своих бегах по гиблому лесу её где-то просто потерял, отчего паника ещё большей волной окатила меня и практически смыла в овраг.

Я скатился по скользкой грязи куда-то вниз и ударился о старое дерево головой. Удар выбил из меня накинувшуюся, как бешеная кошка, панику, и я, несмотря на жуткую боль, стал приходить в себя.

Я лежал в холодной грязи и смотрел на раскрытый пуховый платок облаков, который взвился во внезапной голубеющей выси. Словно на глазах цвет неба менялся и становился ярким. Я вернул свой взор на землю, чтобы понять, где я.

И увидел прямо перед собой Воробья.

— Воробей! — крикнул я со слезами, выступившими от неожиданности.

Он был в бессознании и меня не слышал.

Я потрепал его немного в попытках разбудить. Но он не спал. Он как бы сидел, уперевшись между тремя стволами сросшихся деревьев, а голова была запрокинута на одну из самых низких веток.

— Воробей! — крикнул я снова. Но тот не откликался. — Сейчас. Сейчас. Сейчас, — повторял я, пытаясь что-нибудь придумать.

Немного помаячив возле него и не нащупав в очередной раз рацию в кармане, я вытянул его из деревьев и понял, что он всё-таки жив. Тело было гибкое.

— Надо выбираться, — сказал я, снимая с него бронежилет.

Закончив с бронником, я уцепился за карабин, закрепленный где-то на груди, и начал тянуть его наверх из этой ямы. Яма была помимо того что скользкой, так ещё и довольно глубокой, с крутыми склонами. Так что нужно было цепляться за деревья, чтобы снова не съехать вниз. Вот только деревья были на склонах либо гнилые, либо совсем молодые и тонкие. Несколько раз я соскальзывал, и Воробей тянул меня за собой. Я цеплялся за корни, я царапал ногтями землю, пытаясь хоть как-то подняться выше. Вскоре руки мои, кроме липкой холодной грязи, покрылись кровью и начали пульсировать.

Не знаю, сколько ушло времени, но, похоже, уже назревали сумерки и шарахались дрожащими тенями по этому гиблому лесу. Мы были точно не здешние.