Носки

— Да помогу, — ответил я.

— Писатель! Дружище! — воскликнул выбежавший на улицу Коршунов. — Неужели нашёл? — спросил он меня и подбежал к машине. — Воробей! — закричал он, увидев его в салоне среди других неподвижных тел.

Из госпиталя выбежали Илья с Дроздом и начали помогать вытаскивать ребят.

Последние часа два я промолчал в одном диком напряжении за рулём, чтобы обязательно добраться. Я даже не помню, говорил ли что-то сержант в дороге или нет. И вот когда начали выгружаться, силы практически вышли из меня совсем, и я заплакал от счастья, что нашёл Воробья, и что мы, наконец, вернулись оттуда живыми. Всех ребят занесли в госпиталь, а я оставался стоять на улице, словно потерявший часть себя самого и незнающий, что делать дальше. Жуткая боль в спине и ногах делала меня ещё более слабым и уставшим. Похоже, это была точка кипения. Когда всё, что я увидел за эти несколько дней, вышло из меня сейчас в слезах, и я будто опустел, и совсем рассиропился, и раскис.

— Ты чего? — спросил вышедший на улицу Илья, который помогал затаскивать раненых.

Я не знал, что ему ответить, просто молча смотрел в глаза.

К нему прибавились и Дрозд, и командир.

Они смотрели на то, как я тихо плакал, весь грязный с головы до ног и с окровавленными пальцами рук.

— Ты всё-таки смог. Прости, что сомневался, — сказал командир, подойдя ко мне вплотную. — Ребята, давайте-ка его вовнутрь, — командир оглянулся на парней.

А мне казалось, что я сплю с каким-то ужасно снотворным восприятием происходящего. Я как-то отключился от этой реальности и уже не воспринимал её объективно.

Они завели моё тело в госпиталь, оно шагало без участия пилота, а после я, видимо, и вовсе потерял связь с ним, потому как более не помнил ничего, что происходило дальше.

Я помню только розовое утро, которое расходилось какими-то кругами по стеклу, поблёскивая в его многочисленных царапинах, когда я открыл глаза и снова стал непосредственным участником этой реальности. Я лежал на боку на койке, глядя в окно, похоже, всё в той же палате, откуда мы вчера выписались.

Я чувствовал, что никто в палате не спал, хотя было очень тихо. Я продолжал лежать неподвижно на боку и смотреть в искрящееся розовое окно. Я слышал, что кто-то что-то шептал, но не хотел тревожить свет, вливавшийся в окно, и продолжал неподвижно лежать, словно будто и не просыпался совсем.

Немногим позднее застучали вёдрами в коридоре уборщицы. А в палату зашла Надежда. Я знал, что это она, даже не оглядываясь. Она пришла на свой очередной обход.

Потом в розовом свете тёплого утра появилась пытливая физиономия Ильи, который хотел, по всей видимости, разведать, заглянув мне в лицо, очнулся я или нет.

Он увидел мои открытые глаза, и его лицо неподдельно расплылось и отвисло разинутой улыбкой.

— Так он не спит, — сказал радостно Илья.

— Вот так, да? А мы здесь, понимаешь, лежим тише воды, ниже травы, — сказал, судя по голосу, Адриано.

— Писатель, — произнесла мягко Надежда. — Писатель. Вы слышите меня? — спросила она, подойдя поближе.

А я всё так же лежал и не оглядывался.

Я совсем не знал, что сказать, что ответить на этот простой вопрос. Что-то вышло из меня, и я попросту не знал. Мне казалось, что я вообще потерял или голос, или способность говорить. Не помнил, как вообще произносится слово. С чего начинается этот процесс говорения и как его продолжать.

— Писатель, если вы меня слышите, повернитесь ко мне, — сказала Надежда.

И я повернулся к ней, и в тот момент ощутил на себе множество самых разных взглядов.

— Значит, слышите. Почему не отвечали? — произнесла Надежда.

— Забыл, как говорить, — вырвалось из меня внезапно.

— Забыли, как говорить? А разве такое бывает? А сейчас, что? Припоминаете? — спросила Надежда. — Покажите мне свои пальцы, — добавила она.

Я вытащил руки из-под одеяла и понял, что пальцы были забинтованы.

Я снова был в этой синей госпитальной одёже. И в этой связи был весьма озадачен тем, когда я успел переодеться. Я ничего не помнил с того самого момента, как вышел из машины.

— Говорят, вы нашли его, — сказала Надежда.

— Сам не знаю, как это вышло, — ответил я.

Она проверила пальцы и сказала:

— Пустяки, всё заживёт, — а потом светила фонариком в глаза и проверяла, смогу ли я коснуться пальцем руки своего собственного носа.

Наконец, закончив со мной, она сказала:

— Я хотела вас предупредить, писатель. Тот следователь снова здесь, и, похоже, по вашу душу. — Многих уже пытал своими вопросами с подвохом, — добавила она.

— Спасибо, что предупредили, — поблагодарил я.

— Не за что. Мы за вас здесь все переживали. Вчера вы были вообще, как от земли оторванный. Будто тело ваше только оставалось, а вас не было. Все перепугались, — сказала Надежда.

— Я, честно говоря, ничего не помню, — ответил ей я.

— Необходимо полагать, — произнесла она. — Вы молодец, — она поднялась, поправив свой медицинский халат, и в этот самый момент в палату втекла тень чёрного человека, и через мгновение сам этот человек материализовался прямо перед моей койкой, совсем близко к Надежде, отчего она дёрнулась и выбежала из палаты.