Носки

И в действительности, я не смог его узнать лишь от того, что прежде у него было забинтовано лицо. А теперь оно хоть и было красным, но, очевидно, быстро заживало. Второй солдат уже не страдал жуткими болями и даже улыбался.

Он схватил меня за руку, когда я подошёл ближе, и сказал:

— Спасибо тебе, писатель! Уже практически отпустило.

— Да, я-то чего, ребята. Не я вязал эти носки, — произнёс я от скромности.

— Найди её обязательно! — сказал Адриано.

— Я обязательно найду её. Мне кажется, меня притянет к ней, как магнитом. Тогда-то я и узнаю, какая она, — ответил я.

— Ой, завидую тебе, писатель, — проговорил Бережной.

— Да подожди завидовать. Он ещё не нашёл её, — сказал Адриано.

— Да я не об этом… — сказал Бережной.

— А о чём же? — спросил Адриано.

— Не о том ли, Бережной, как писатель наш живёт? Всё по какому-то наитию у него. Чувство его влечёт какое-то необыкновенное. Не знает её, а мечтает о ней, — сказал Мироныч.

— Да, именно об этом и я хотел сказать, — произнёс Бережной, положив ладони на колени, как какая-то бабушка и также «по-бабушкински» тяжёло вздохнул…

— Завтра уезжаем, — сказал Илья. — Я всё узнал, — добавил он тут же.

— Хорошо, — ответил я.

— Даже не знаю, ребята, как мы здесь без вас куковать будем, — сказал Адриано и добавил:

— Привыкли уж.

— Ну, сегодня ещё побудем ведь, — сказал я.

— Надо на прощанье нам выпускной вам устроить, — сказал Адриано и зачесал шею так быстро, как собака.

— Меня, кстати, тоже выписывают, — признался вдруг Мироныч.

— Вот это да. И ты, старый, молчал всё это время? — воскликнул Адриано.

— Да, хочется домой и к дочке. Давно её не видел. Да вас, дураков, оставить тоже тяжело, — сначала трогательно улыбнувшись, а затем дико засмеявшись, сказал Мироныч. — Долго помнить буду, — уже совсем грустно добавил он.

— Вот так да. Все на одном поезде поедем, — сказал Илья.

— Демобилизация, как говорится. Повоевали, и будет, — сказал, заправившись, Мироныч.

Он схватил свой костылик и как-то быстро ускакал на нем куда-то прочь из палаты. Двигался он на нём намного проворнее, казалось, чем кто-либо из нас на двух ногах.

Потом мы пошли в столовую, потом вернулись в палату. Потом снова пошли в столовую и снова вернулись в палату. Так день наш спешно прощался со светом и превращался в нахохленный вечер, страдающий чем-то нереализованным в прошлом. Всякий раз возвращаясь в палату, все сидели тихо, видимо помня о нашем завтрашнем отъезде. Я время от времени кемарил по мере своей разморенности, полученной от горячего в столовой. Хотелось поскорее отправиться в путь. И чем больше этого хотелось, тем время немного притормаживало столь скорое течение жизни.

Но мы всё-таки добрались и до ужина, где Адриано умудрился выцыганить полный пятилитровый чайник кофейного напитка с молоком, которым мы и отпраздновали своё завтрашнее отправление, и который, скорее всего, не даст нам его проспать, подумал я.

Адриано травил какие-то байки, шутки и всё больше походил на того актёра, который снимался везде, но при этом был никому неизвестен. Кто-то смеялся, кто-то что-то рассказывал в ответ, я же думал о предстоящей дороге и почти ничего не слышал. Телефон мой разбился в первый день, когда мы попали под обстрел, и с того самого времени я ни разу не созвонился с близкими. На память номеров я не помнил, поэтому и другим телефоном воспользоваться попросту не мог. Матери я сказал, что еду в Донецкую библиотеку выступить на литературном вечере. Получается, что мой вечер значительно удлинился, и я уже придумал, что якобы с гастролями посетил и ближайшие города.

Мы вышли, наконец, из-за стола и направились на выход. На выходе нам встретилась троица, состоящая из Коршунова, Дрозда и Кости.

— Здарова, парни! — сказал Коршунов. — Как ты, писатель? — спросил он меня.

— Да уже всё хорошо. Завтра утром уезжаем, — ответил я.

— Уже? — вопросительно произнёс Дрозд.

— Да, пора домой, — сказал я.

— Знаешь что, писатель. Я никогда тебя не забуду, — командир протянул мне свою ручищу.

— Да, ребята, надеюсь, ещё увидимся, если доживём до победы, — сказал Дрозд и тоже подал руку.

— За Воробья отдельное спасибо тебе, — сказал Костя. — Даже не думал, что такое возможно, — и он тоже крепко пожал мою руку.

— И я не думал. Так получилось, — ответил я.

Мы обменялись контактами и пообещали друг другу встретиться после победы.

Только вот победа требовала новых жертв и, конечно же, новых чудес.

Распрощавшись с троицей, я получил снова свою одежду, которая натерпелась за эти несколько дней, но при всём при этом оставалась невредимой.

Мы вернулись в палату, и там уже было как никогда тихо. В нашей палате больше не звучали стоны тяжело больных и, засыпая, никто не кричал и даже не скрипел зубами, будто б все действительно выздоравливали и чувствовали себя значительно лучше.