Носочки-колготочки

Вот я иду по жаре мимо дальних качелей; я встряхиваю длинными волосами – как в сериале, который весь город смотрит утром, вечером, потом снова утром. Вот ускоряюсь, почти бегу, под музыку из ниоткуда, я в юбке-солнышке, чтоб можно было в ней, если нужно, кружиться. Вот я лечу, меня снимают по кругу, будто скользят с камерой на коньках. Вот я несусь и заранее знаю, что режиссер меня не заметит: я в бриджах-бананах, у меня короткие косы и слишком светлые брови.

До того, как я встретила Алю, у меня не было воспоминаний.

Иногда я ходила на запретные земли – за голубые дома, после которых начинались пустыри и грядки, которые в городе, полюбившем рабыню Изауру как родную, называли фазендами. На фазендах сажали укроп, щавель и картошку. Навещали их по субботам, потом собирали, запекали в пирог, пили чай. На фазендах не воровали – в городе как-то молчаливо помнили о войне, и даже малолетние бизнесмены, обрывавшие дворовые клумбы на продажу, не трогали огороды.

Или ходила к черешням – за оврагом, который взрослые называли яром, селились на лето дачники. В овраг было нельзя: там, в лопухах, отдыхают мужчины, которые могут сделать с вами все что угодно (так обещали нам дома, пока мы в дверях застегивали сандали). Можно, конечно, пойти нормальной дорогой— ее называли дальней – в обход, прямо по городу, но так поступали только мамы с колясками и послушные старосты класса.

Черешня росла за самодельной оградой, свешиваясь за забор всеми ветками, будто пытаясь сбежать на свободу, несладкая, с неспелыми краснеющими боками. Нужно было допрыгнуть, схватиться, притянуть к себе листья. Потом сполоснуть под колонкой, выплюнуть косточку в ладонь, втоптать ее в землю – так, чтобы она могла снова стать деревом. Или повесить черешню за уши и поискать отражение.

Ту женщину я не заметила. Я увидела квадратные туфли с железными пряжками – одна, когда женщина притоптывала ногами, осталась лежать на траве. Она меня даже не трогала. Пообещала зайти сейчас к дачникам и вызвать милицию. А потом, дрожащим от удовольствия голосом, рассказала, что они со мной будут делать.

Когда возвращались домой, и у меня уже почти не тряслись колени, Аля сказала, что самые древние люди делали точно, как я: замирали. Она была не такая, Аля умела бежать или первой ударить – я никогда не видела, чтобы она подралась, но ей было не нужно. Ее слушались сразу. Той женщине она улыбнулась и предложила черешню – деревья ее, и плоды, и дом за забором, а я ее друг, и могу здесь срывать и закапывать все, что мне хочется.

Я тоже ей сразу поверила.

Черешня вдруг стала вкусной. Огромные дома за оврагом крошечными. Там включались огни, готовили ужин. Смотрели повтор сериала.

Темнело, и теперь можно было вместе кружить вокруг города на коньках, которые никто больше не видит.

Луна-парк

Про луна-парк говорили еще с прошлого лета, но никто не думал, что его все же достроят. Пыльные доски наконец растащили. Строители, с которыми нельзя разговаривать, хотя мы все равно это делали, ушли ремонтировать школу, и там к ним действительно никто больше не приближался. Луна-парк торчал посреди города конусами и впадинами, разукрашенными надписями на языке, который мы совершенно не понимали.

Соседка Катька, хвастающая тем, что отличница, вместо того, чтобы умалчивать такие о себе стыдные подробности (я скрывала), говорила, что аттракционы эти, она слышала по радио, выбросила Америка, а мы подобрали. Однажды, когда я была маленькая, мы вышли с мамой на настоящую свалку – случайно, шли домой через поле. В жизни не видела ничего ужаснее, даже когда на кассетах записали первые хорроры: пустые глаза резиновых кукол и всякое другое. Выслушав Катькины новости, я представила огромную свалку из каруселей, но почему-то это не было страшным.

– Ну выбросили и выбросили, – сказала Аля. – Чего ты боишься? На горках застрять вниз башкой?

Одной, конечно, нет, но с Алей я бы согласилась и на такое.

Проблема была не в Америке. Дело было в деньгах, которых у нас не было. Катька тоже о чем-то догадывалась: Людмила Никитична, обнаружив в кармане у дочери сумму, обидно потерянную накануне по дороге в «Продукты», сделала с Катькой такое, что мы решили взять ее с собой в луна-парк, как только разбогатеем.

Идея, конечно, была Али, я бы ни за что не додумалась. Пока мы были одни, она вытащила из шкафа весь дальний ряд, прикрытый мамиными блузами, и прямо на вешалках бросила на кровать. Достала «из-под ключа» – так назывался буфет в этом доме – шкатулку с тяжелыми бусами и медными брошками с повыпадавшими кое-где камнями и сказала: бери те, что похуже. Иначе нам не поверят.