Носочки-колготочки

Бегите прочь, пока целы, берегите свою свободу, храните свои стены – кругленькая гусеничка, полупрозрачная от своей новорожденности, маленькая саранча сожрет вам всю сердцевину за один час, спалит все поля за одну ночь, и тогда – всё. Этот плен – пожизненный.

Бегите прочь, пока целы, чтобы вся кровь не отливала в кончики пальцев в момент, когда теряешь вдох, видя, как неловкая ножка соскальзывает со ступеньки. Обошлось, о господи, обошлось… и слышишь свое вернувшееся дыхание как водопад.

Вся жизнь моя теперь вытекла из меня наружу и там дрожит ртутной каплей. Что же будет со мной, если ты убежишь от меня играть в зачарованный сад? Как же мне привыкнуть к тому, что мое сердце теперь вне меня, что я теперь уязвима и неприкрыта, как свежий излом алоэ?

Мое маленькое светило, я твой подсолнух, весь – единое око.

Дора становится взрослой (Отрывок из романа «Чтобы сказать ему») Марта Кетро

С мамой невозможно было договориться, она всегда обо всем пробалтывалась. Сначала Дора думала, это от несдержанности, но потом оказалось, что и отец, который был безупречен, тоже не имеет от мамы тайн. И Дора поняла, что это такой способ существования в паре, когда на всякий случай ничего друг от друга не скрывают, сообщают каждый пустяк, любые новости и чужие секреты, чтобы как-нибудь нечаянно несказанное не скопилось и не создало серьезного препятствия между ними.

Но чем меньше барьеров было между родителями, тем выше вырастала стена перед Дорой, почти незаметная в раннем детстве. В младших классах школы из-за нее еще торчали бантики, но потом кладка стала опережать, и скоро родители находили свою девочку только по голосу и следам, которые она оставляла со свойственной подросткам неаккуратностью.

Она раскидывала по дому одежду, глупые бумажки, полные цветочков и неумелого детского мата, – записочки, которыми девочки перебрасываются на уроках. Оставляла на видном месте блокнот в сердечках, наполненный густой рифмованной патокой, розовый носок со стоптанной до желтизны пяткой и диск с хентаем.

Эти вещи были для нее чем-то вроде стигматов возраста: Дора осознавала их неприглядность, но ничего не могла с собой поделать. Внутри жила взрослая строгая женщина, но до поры она находилась в плену у неумной девчонки, которая вынуждала ее совершать потные подростковые выходки, диктовала лексикон и манеры. И вещи роняла именно та, пленница, пытаясь хоть как-то подать знак, но вместо белых камешков у нее были только носочки и бумажки. А родители никого не хотели искать, покорно подбирали с пола и кресел девичий мусор и складывали в шкафы.

Насколько Дора помнила, лучше всех ее находил дед. Когда ей было пять, она залезала в его желтый кожаный чемодан и опускала над собой крышку. Нет ничего глупее положения человека, который спрятался, а его не ищут, – даже Неуловимый Джо устроился лучше, он хотя бы скачет от несуществующей погони и что-то с ним происходит по пути, а когда лежишь, скорчившись в душном чемодане, обшитом изнутри коричнево-пестрым шелком, буквально за три минуты начинаешь чувствовать себя дурой. Но дед всегда появлялся вовремя, примерно через две с половиной минуты после того, как Дора переставала ерзать и успокаивала дыхание. Он входил в кабинет и звал:

– Дора! Дора!

Никто не отвечал.

– Где она? Может, под кроватью? Под столом? А, за шторой! Нет. Эй, родители, а где ваш ребенок? – строго спрашивал он.

Дора чувствовала, как подрагивает пол от топота – мать вбегала в комнату, заранее волнуясь:

– Дора! Дора! А вдруг она выбежала на улицу и захлопнула дверь?

Было слышно, как отец щелкает замком и выглядывает на крыльцо. По комнате пробегала волна сквозняка, который врывался в узкую щель, оставленную Дорой для воздуха.

Мать звучала почти тревожно, но отец молчал, и дед принимал настоящее мужское решение:

– Что ж, пойду ее искать. Наверняка удрала на улицу, а там уже темно.

Он тяжело шел к шкафу и доставал куртку М-65, в которой ходил, кажется, всегда. И тут могло быть по-разному: иногда Доре становилось нестерпимо от мысли, что дедушка сейчас уйдет в ночь на поиски, и она выскакивала, как торжествующий чертик, или мать вспоминала про чемодан, пыталась подать его деду – «раз уж ты уходишь» – и находила Дору.

– Во-от она где! Как ты нас напугала!

Только через много лет Дора впервые задумалась, зачем дед держал этот пустой чемодан в кабинете на видном месте, ведь в нем никогда не лежало ничего, кроме серой прокуренной толстовки-худи. «Неужели только чтобы мне было где прятаться?» Или чтобы всегда существовало место, где ее можно найти?

Потом семья Доры переехала в просторную квартиру в далеком городе, дед остался в своем доме один и через год умер, а она повзрослела – быстрее себя и стала прятаться внутри девочки. Но там ее не искали.