Все трое, Сальвестро, Бернардо и Серон, переглянулись, но никто ничего не сказал, а черноглазый лодочник, орехово-коричневый от многих дней, проведенных под этим вот солнцем, молча правил их судном мимо песчаных отмелей, где пронзительно вскрикивали пеликаны, мимо суматошливых причалов, гвалт от которых накатывал так же быстро, как терялся затем в журчании воды, мимо Тор-ди-Валле, Вичинии и Ачилии, мимо дюжины безымянных деревушек, о чьем существовании давали знать лишь столбы дыма, поднимающиеся в небо. Река едва заметно расширилась, когда они миновали устье Галерии, потом это произошло еще раз, когда сам Тибр раздвоился, огибая густые заросли острова Изола-Сакра, они мельком увидели массивные обработанные камни огромных стен, ныне разрушенных и заброшенных, затем на другом берегу показалась хорошо содержащаяся крепость, лагуны за ней, первые проблески хижин, сараев и домов, и вскоре уже не осталось излучин, вдоль которых надо было плыть. Перед ними расстилалось море. Вот она, Остия.
Источник этого прерывистого писка, который внезапно раздался, когда Серон ссаживал их с лодки, потом звучал слева, потом справа, ненадолго умолк, когда они проходили мимо трактира, и прорезался справа, когда им пришлось пробираться сквозь толпу у трибуны, писка непредсказуемого, но повторявшегося через каждые несколько шагов по пути к пирсу, наконец-то выяснился: это были новые туфли дона Антонио Серона.
Он остановился, уставившись на свою мятежную обувь. В броши, пришпиленной к его шляпе, в узорах, покрывавших ножны и рукоять шпаги, — во всем этом присутствовал замысловатый цветочный мотив. И в пряжках туфель — тоже. Без них весь ансамбль выглядел бы несбалансированным, незавершенным. Двое его подопечных глядели на него, ничего не понимая. Когда художник на радость потомству обязательно запечатлеет этот день альбуминной темперой, его святейшество будет показан в насыщенном пурпуре, машущим со своего помоста вслед прекрасно, во всех деталях выписанной (здесь понадобится определенная доля художественной изворотливости) «Санта-Лючии». Толпящиеся вокруг него прелаты, посланники и крестьяне будут изображены в мареновых или тускло-красных тонах, Вичу достанется нестойкий аурипигмент, и показан он будет как недальновидный Геркулес в отравленной львиной шкуре; сам же он, Серон, будет написан долговечными ультрамариновыми красками, а его красные туфли за их вероломство будут переданы различными оттенками синего. А вот как насчет этих двоих? Как насчет простофиль?
— Вот и она: «Санта-Лючия», — провозгласил он с напыщенным жестом. Они повернули головы к судну, стоявшему в конце пирса. — Насладитесь ее названием, ибо история соединит его с вашими собственными именами: Сальвестро и Бернардо, плававшие на «Санта-Лючии»…
— Чудесное судно, — сказал Сальвестро.
Он смотрел, как они смотрят на корабль, как Бернардо почти в точности воспроизводит все движения своего товарища. На протяжении сего плавания вниз по Тибру здоровяк ерзал не переставая. Нервы, наверное. Серон и сам пристальнее взглянул на корабль. Все та же мешанина новых и старых досок обшивки, одна из мачт слегка покосилась, Якопо на палубе, паруса свернуты и выглядят белее, чем ему помнилось. Возможно, команда отчистила их, но это казалось маловероятным. Когда они приблизились, дон Антонио увидел, что парусина вовсе не подвергалась чистке, более того — на ней даже заплат не было. Паруса были новыми. Он изумленно глядел в переплетение изношенных канатов и линей.
— Их поставили вчера вечером, — сказал Якопо. — Целая команда из парусной мастерской здесь работала. Вы поднимаетесь?
Все трое гуськом поднялись по сходне, последовали представления. Якопо ошеломленно глядел на Бернардо. Серон похлопал здоровяка по спине.
— Хотели бы такого в свою команду, а, Якопо? Парня вот этаких размеров?
— Да, — сказал после паузы Якопо; Бернардо засмеялся, и Серон присоединился к нему. — Команда все еще спит после прощальной вечеринки. Альфредо тоже.
— Капитан Альфредо, — поправил его Серон, и Якопо согласно кивнул.
— После такого угощения всегда болит голова, — продолжил он более шутливым тоном. — Но беспокоиться не стоит. Времени познакомиться будет предостаточно и в плавании.
Он заметил множество бочонков на палубе «Санта-Лючии» — раньше их здесь не было. Огромная бочка с водой тоже выглядела незнакомой. То ли он не уследил за выражением своего лица, то ли Якопо относился к тем, кто чувствует, когда другому не по себе.
— Что-то не так, дон Антонио?
Нахальный невежа. Серон помотал головой. Сальвестро смотрел на него с любопытством.
— Меня тошнит, — сказал Бернардо. — Кажется, сейчас меня…
Он едва успел сделать три шага до борта, прежде чем его желудок шумно опорожнился в воду. Нервы, должно быть, сказал себе Серон. Он украдкой взглянул на другого, который отвлекся на приятеля с его расстройством. Якопо приподнял бровь.
— Мы же даже еще не отплыли, — сказал здоровяку Сальвестро, когда тот выпрямился и вытер рот.