Ностальгия

– Готово! Ходу! – пандус за мной с гудением поднимается. Мягкий гул давит на уши. Взлетели. Качает. Зажигается свет. Справа, куда так и смотрю на вывернутой шее, вижу знакомую улыбку. Сытый из первого отделения. Глаза его пусты – накачан дурью до бровей. Голова его торчит из застывшей бурыми комками реанимационной пены. Однако меня узнает.

– Привет, Француз! – бормочет он.

Отворачиваюсь. Не хватало еще с призраками болтать. Слева тело, накрытое зеленым пончо. Край пончо от тряски сползает, открывая белое лицо. Что-то знакомое. Кровь запеклась на подбородке. Это же... Калина! Мать моя женщина, да что это такое! Дергаюсь, пытаясь отползти от жуткого соседства.

– Э, нет, садж, – веселый голос, – потерпи, брат. Скоро приедем. Девки, солнышко, все дела... Все, как раньше. Что-то дурь тебя не берет. Стас, вкати ему боевого.

Холодное прикосновение к шее. Коротко пшикает инъектор. Пончо с жестким шуршанием закрывает лицо мертвеца.

– Слышь... служба... лейтенанта там рядом не было?

– Был, был, – успокаивает голос. – Аккурат рядышком с тобой и лежал. Извини, его следующим рейсом заберем. Спешка ему уже ни к чему.

Я снова поворачиваю голову. Сытый все еще улыбается устало, но глаза его уже закрыты. Его улыбка похожа на оскал покойника. В башке погребальный звон. Десятое декабря. Олинда. Коста де Сауиппе. Новый год, майор О'Хара и жидкий огонь в награду.

Вдруг понимаю, что в голове моей только я. Никаких чужих мыслей. Напрягаюсь, нащупывая сознание медика. Пусто, я опять нормальный. Да где же я, черт возьми! И кто я?

Олинда. Десятое декабря. Я начинаю смеяться. Сначала тихонько, чтобы не разбудить Сытого. Потом громче. Я никак не могу остановиться. Слезы брызжут из глаз. От смеха. Конечно от смеха. Я давлюсь хохотом, хлюпая носом.

– Ну-ну, садж, все нормально, – совершенно как ребенка, утешает меня медик. – Надо же, как коктейль-то тебя торкнул.

Со стоном начинает метаться раненый. Медик отпускает мою руку и спешит к нему.

Успокаиваясь, я тихо всхлипываю, погружаясь теплые волны. Мягко качается палуба. Я закрываю глаза.

Десятое. Олинда. Бауэр. Все нормально. Я просто спятил нахрен. У меня только что украли несколько месяцев жизни, в которой я спас целый город.

Часть четвертая

РАСХОДНЫЙ МАТЕРИАЛ

–1–

Передовой район сосредоточения номер восемь. Авиабаза Коста де Сауипе. Километры площадок складирования, заставленных ящиками, контейнерами и техникой. Бесконечные бетонные взлетно-посадочные полосы и рулежные дорожки перемежаются коробками складских ангаров. В сопровождении конвоя иду по широкой аллее, которую уже успели обсадить развесистыми кустами, новенькие казарменные бараки – как увеличенные во сто крат пищевые брикеты, пехотный сержант без брони, в одном тропическом комбезе бегом гонит мимо меня толпу салаг с распаренными красными лицами.

«Малышка Мэри любила меня, Малышка Мэри вся из огня, Малышку Мэри не любила родня, Малышка Мэри – всё для меня...» – задыхаясь, речитативом декламируют салаги.

На перекрестке небольшая очередь в армейскую лавку, продают всякую дрянь – тропические вкусности, дезодоранты, средства от насекомых, презервативы. В очереди сплошь довольные жизнью и собой тыловые крысы, те, что выстрелы слышат только со стрельбища неподалеку – снабженцы, технари, штабные летуны. Гомоня, выбираются из свежепостроенного борделя, похожего на склад, счастливые морпехи, видно им халявы отвалили – кинули на переформирование. Все, как в Форт-Марве. Цивилизация наступает.

Персонал борделя почти полностью из местных жительниц. Стратегия завоевания симпатий в действии. Мы их настолько завоевали, симпатии, что местные толкутся у внешнего ограждения косяками, стремясь угодить господам военным и попасть на любую работу. А может, им просто детей нечем кормить. Был я в этом борделе. Ничего особенного. Сплошь серые мыши с приклеенными улыбками.

Никакой войны вокруг, будто во времени назад перенесся. Только пузатые транспортники низко над головой один за одним с ревом на посадку заходят – снабжение группировки не прекращается ни на минуту. Никто не обращает на них внимания. К грохоту двигателей над головой привыкаешь быстро. В госпитале я перестал обращать на него внимание уже на третью ночь. Меня там так основательно подштопали, что я теперь как новенький. Сплю, как убитый и ем с удовольствием. К тому же психи так поковырялись в моей черепушке, что теперь любая мысль или реакция на что-то для меня – целое открытие. Будто влез в тело чужого человека, и привыкаешь к нему постепенно. Даже тяга к жизни какая-то появилась. Тоже мне – подсолнух на помойке. Коррекция личности, вот как это называется у психов. Прямо при выписке на меня и напялили наручники, едва успел влезть в новый комбез. Пока я валялся на чистой шконке и горстями жрал всякую химию, военным следователям вполне хватило времени нарыть против меня приличную кучу дерьма.

– Нам сюда, сэр, – говорит один из конвойных, пехотный капрал, показывая на поперечный проезд.