Ностальгия

Потихоньку схожу с ума. Потому как, несмотря на поздний час мне не терпится позвонить единственному человеку, кого я сейчас хочу видеть. Госпоже лейтенанту. Господи прости, свинство какое! Я совсем мозги растерял. Так я думаю про себя, а руки, тем временем, достают коммуникатор и набирают необходимый код. Почти полночь! Сердце колотится, грозя продолбить туннель наружу. Что я ей скажу? Каким идиотом буду выглядеть?

– Лейтенант О'Хара, слушаю вас, – лицо Шар вовсе не сонное, чего я сильно опасался. Она внимательно смотрит на меня. Глаза чуть прищурены. Узнает. – Трюдо? Что случилось? Тревога?

– Добрый вечер, мэм. То есть, доброй ночи... – я совсем смешался. «Доброй ночи» – вроде как пожелание спокойного сна. – Мэм, ничего не случилось. Простите, что разбудил вас. Черт под руку толкнул. Я уже жалею, что позвонил.

– Ага, значит, все-таки не тревога... – она заметно расслабляется. – Тогда в чем дело? Давайте без предисловий, Трюдо. Я уже поняла – вам неловко за поздний звонок, и вы обычно более воспитаны. Так что можете перейти прямо к делу.

– Черт возьми вашу прямолинейность, лейтенант, мэм! – я совсем смешался и уже не соображаю, что несу. Была не была! – Дело у меня простое, мэм, я решил воспользоваться вашим предложением. Помните, в Зеркальном? Я приглашаю вас. Ночью в бассейне здорово.

– С вами не соскучишься, Ивен... – она даже игнорирует то, что я только что послал ее к черту. Или делает вид, что игнорирует. – Бассейн? Ночью? Не пейте больше.

Раз решившись, я иду до конца. Теперь меня танком не остановить. Я почти успокоился – самое страшное позади. Набираю воздуха.

– Мэм, не в моих правилах звонить даме спьяну, да еще и ночью. Немного легкого вина – не в счет. Разумеется, я понимаю, вы можете быть заняты. У вас могут быть личные причины для отказа. В конце концов, вы можете просто сослаться на субординацию.

– Не буду я ни на что ссылаться, – говорит она. – Тем более, что я сама вас обнадежила.

– Это значит – да?

Она смеется, наблюдая за моей озадаченной физиономией.

– Ивен, вы ведете себя неприлично. У вас на лице все написано. Если нам встретится комбат, я окажусь рядовым в наряде у мусоросборника.

Тщетно стараюсь сдержать улыбку. Рот у меня сейчас точно до ушей. Представляю, как глупо сейчас выгляжу, и все равно улыбаюсь, словно миллион выиграл в Военную лотерею.

– Извините, мэм... Шармила. Я сделаю самую постную рожу, на какую способен. За вами заехать?

– Совесть у вас есть? Дайте даме собраться. Не могу же я в таком виде выйти в свет.

– Осмелюсь напомнить, Шармила, для бассейна косметика – лишнее.

– Отставить пререкания, сержант!

– Есть, мэм!

– Ждите меня там, где стоите. Вы на Цветочном, кажется?

– Точно, мэм. На перекрестке с Ватерлоо.

– Ну, вот там и ждите. Постараюсь вас не задержать.

– Буду ждать, даже если вы к утру явитесь, – заверяю я.

– Постараюсь до этого не доводить, – она улыбается мне открытой улыбкой, совсем простой, абсолютно не эротичной, но от этого она только ближе становится, будто знакомы с нею давным-давно.

–32–